Лили и осьминог - стр. 3

Я беру ее за складку кожи на затылке – так, как, наверное, брала ее в щенячестве мать, когда переносила с места на место.

– Ветер крепчает, – говорю я ей. Глядя на осьминога так пристально, насколько мне хватает духу, я опасаюсь, что в моих словах больше истины, чем мне хотелось бы. Вообще-то я намекаю, что Лили пора выдать ее любимую реплику из фильма «Золотой век». Сам фильм мы с ней не смотрели, но пока его крутили в кинотеатрах, этот диалог так часто пускали в эфир в рекламных роликах, что мы оба чуть не лопались со смеху, едва услышав, как вопит Кейт Бланшетт в роли королевы-девственницы. Моя собака изображает Кейт Бланшетт лучше всех.

Лили немного оживляется и как по команде выпаливает:

– Я могу повелевать и ветром, сэр! Во мне бушует ураган, который опустошит Испанию, если вы осмелитесь испытать меня! Пусть приходят со всем воинством ада – они НЕ ПРОЙДУТ!

Ради меня Лили старается вовсю, попытка оказывается удачной. Но если говорить начистоту, не самой лучшей. Скорее всего, инстинктивно она уже знает то, что теперь стремительно доходит до меня: она – моллюск, она – краб, она – морской слизень.

А осьминог голоден.

И она достанется ему.

Пятница, день

В кабинете моего психотерапевта стены имеют оттенок несоленого сливочного масла. Сидя в нем на кушетке, которая из-за единственной лопнувшей пружины страшно раздражает неудобством, я часто представляю себе, как запихиваю эту комнату целиком в чашу миксера, вместе с коричневым сахаром, мукой, ванилью и шоколадной крошкой. Когда я раздражаюсь и когда мне кажется, что я лучше окружающих понимаю, что происходит, меня нестерпимо тянет на печенье. Хрустящее снаружи, вязкое внутри, свежевыпеченное печенье с шоколадной крошкой, только что вынутое из духовки – так, чтобы шоколад слегка подтаял, но не расплавился совсем. Не знаю, что следует из этого стремления утешаться лакомством, но в голове у меня навсегда застряли слова Коржика: «Сегодня моя жить одной минутой, но только если она приятная, а если нет, тогда съесть печеньку». И хотя далеко не все свои мантры я заимствую у пучеглазых и безграмотных синих монстров, эта привилась. В последнее время меня часто тянет на печенье.

Моего психотерапевта зовут Дженни, а смириться с тем, что так зовут психотерапевта, невозможно. Вообще. Гимнастку – еще куда ни шло. Жену Форреста Гампа – безусловно. Или продавщицу замороженного йогурта в кафе, где посетителю полагается самому надоить себе йогурта из аппарата, а задача продавцов – только взвешивать его и считать свою работу каторжной. Но не психотерапевта. По-моему, тех, кого зовут «Дженни», люди просто не воспринимают всерьез. Но Дженни ничего не имеет против моей страховки и принимает пациентов сравнительно недалеко от моего района (по лос-анджелесским меркам). Ее выводы всякий раз оказываются неверными, но я наловчился принимать ее тупые советы и фильтровать их, пропуская через мозги более проницательного воображаемого психотерапевта, чтобы получить необходимое мне представление о собственной жизни. Сам по себе способ выглядит неэффективным, но мне, как ни странно, помогает.

К психотерапевту я начал ходить после того, как закончились мои очередные отношения, продолжавшиеся шесть лет, – восемнадцать месяцев назад, и, вероятно, на два года позже, чем следовало бы. Начались они бурно. Мы познакомились в кинотеатре «Нью-Беверли», после показа «Квартиры» Билли Уайлдера, и долго спорили о достоинствах картины. Джеффри был умным, пугающе умным, и увлеченным. Когда я принялся оправдывать темы неверности и адюльтера в «Квартире», Джеффри вытянул из меня признание в любви к еще одному фильму Уайлдера, «Зуд седьмого года».