Лила Адлер 3 - стр. 8
Пока Лила осматривала чулан, а Наташка сидела на веранде, переписываясь с кем-то в своем смартфоне, бабушка успела переодеться в свой дачно-огородный прикид и направилась на грядки собирать подножный корм.
Лила погасила свет в чулане и, немного помедлив, дернула на себя маленькую, но тяжелую дверь избы. Ей было не по себе каждый раз, когда она заходила внутрь. Так же и в этот раз: согнувшись в три погибели, чтобы войти, Лила постаралась побыстрее прошмыгнуть мимо печки, глядя на устланный половиками деревянный пол и боясь поднять голову.
Изба была разделена на две части, отделенные друг от друга перегородкой со шторкой. Возле входа в избу стоял старый холодильник с очень тугой дверцей – ее нужно было очень сильно дернуть, чтобы открыть. Рядом с холодильником стоял накрытый крышкой эмалированный бак с питьевой водой, а возле окна – маленький квадратный столик, накрытый пленкой. К столу был придвинут старинный деревянный стул с высокой спинкой, а под половиком возле стола можно было нащупать металлическое кольцо – это была ручка люка, ведущего в погреб. Погреба Лила тоже боялась, но не так сильно, как выгребной ямы: в погребе хотя бы были ступеньки и можно было включить лампочку!
В центре избы стояла старая выбеленная печь. К печи были приделаны полати, на которых хранились мешки с тряпьем. Обычно между печкой и стеной устанавливали раскладушки, но Лила совсем не хотела спать за печкой – потому что туда всю ночь смотрели портреты родственников, висящие над холодильником!
Портреты эти были больше похожи на могильные фотографии – черно-белые и мрачные, они оставляли не самое приятное впечатление. К тому же, лица родственников на них были до того суровые, что Лиле казалось, будто они обвиняют ее во всех смертных грехах! С какой бы стороны она к ним ни подходила, ощущение было такое, будто с портретов смотрят в упор, да еще и с укоризной. И зачем такую жуть держать в доме?
Зато в другой части избы, которую от портретов отделяла перегородка со шторкой, было весьма уютно: здесь было три окна, два раскладных дивана, письменный столик со стульями, старинное трюмо с зеркалом до самого потолка, старый, но рабочий ламповый телевизор, еще один платяной шкаф – правда, без картины, и еще старинный сервант с посудой и занятными фарфоровыми фигурками. На стенах здесь висели яркие ковры с переливающимся ворсом: на одном из них красовались ярко-желтые олени, а на другом – ярко-желтые музыканты и танцовщицы в пышных юбках. Одна из танцовщиц сидела на стуле и грустила, а ее подруги – такие же ярко-желтые, как и она сама, – пытались ее успокоить. Почему-то именно эта грустная танцовщица привлекала внимание Лилы всякий раз, когда она смотрела на этот ковер.
– Я здесь буду спать, – заявила Наташка, плюхнувшись на диван, прежде чем Лила успела поставить на него свою сумку. – А ты на раскладушке за печкой.
– Сама на раскладушке спи! – Возмутилась Лила. – Я первая зашла!
– А я первая заняла диван, – парировала Наташка.
Лила решительно поставила сумку на диван, но Наташка сбросила ее ногой на пол.
– Не складывай ничего на мою кровать, – холодно процедила Наташка.
– Это не твоя кровать! – Взвизгнула Лила.
– Найди себе другое место, – Наташка невозмутимо растянулась на диване, подперев голову рукой.