Лик над пропастью - стр. 26

С трудом оторвав взгляд от осеннего городского пейзажа, Ардашев вынул жестяную коробочку, положил под язык крохотный леденец и, перейдя на тротуар, принялся размышлять: «Итак, теперь совершенно ясно, что после того, как прогремел выстрел, тот, кто находился рядом с Тер-Погосяном, надел перчатки (либо пришел в них и не стал снимать), включил лампу, взял со стола подписанное им прощальное письмо, наложил его на другой лист с обращением ко мне и обвел подпись. Сделать это было нетрудно, поскольку бумага – дешевая, почтовая; с гербовой такой номер не пройдет, ее-то и на солнце хорошо не просветишь. Затем он сунул послание в заготовленный ранее конверт и тут же оставил. Да, все так, вероятно, и было. Экспертиза это непременно подтвердит. Письмо понадобилось для того, чтобы показать мотив самоубийства. Вот, мол, смотрите, пообещал торговец, что застрелится, и сдержал слово. А вообще-то слишком самоуверенно. Неужели преступник посчитал, что я просто так сдамся? Скорее всего он полагает, что доказать его вину будет невозможно. Да и в чем эта самая вина заключается? В том, что он находился рядом с самоубийцей? Нет, конечно. Тогда зачем ему нужны были все эти приготовления? Напрашивается вполне логичное объяснение: он пытается отвести от себя подозрение в предумышленном смертоубийстве Тер-Погосяна, которое совершил. Другого объяснения быть не может. Но как он умудрился это сделать, если на правой руке покойного следы от порохового заряда? А может, он заставил его выстрелить в себя? Но как? И почему? Неужели и впрямь идеальное преступление?»

Конец ознакомительного фрагмента.