Лик Архистратига - стр. 29
– Это всё здесь написано? Но ведь никто не знает, что мы отправились в дацан! – ошеломлённо прошептал европеец. – Кто же мне советует овладеть силой или же оставить её?
Европеец в растерянности обошёл вокруг чортэня, выискивая глазами – нет ли ещё чего такого-этакого! Но ничего, кроме написанного больше не было видно. Лишь несколько прилежно обглоданных костей, то ли шакалами, то ли леммингами валялось у выложенной из крупного булыжника высокой стелы чортэня.
Шерп посмотрел с едва заметным презрением на белого бедолагу, отошёл в сторону, уселся на особый молитвенный коврик, который он вытянул из перемётной сумы, и неподвижно уставился на мускулистые струи горного ручейка. Видимо, китайцу необходимо было побеседовать с ручейком наедине. От настоящих живых и весёлых струй исходил постоянный серебряный шёпот, переливающийся иногда в хрустальную родниковую песню, так что неудивительно внимание шерпа, оказанное живому собрату.
Вскоре оба путешественника вернулись к разложенному костру, не устававшему разогревать походный котелок. Ночь довольно бесцеремонно вторглась в ущелья и долины Тибета, как чёрная мутная вода во время паводка. Стремительно поднимаясь к вершинам, захлёстывала, заглатывала, запрятывала в своё нутро всё живое, попавшееся на пути, а особенно человека, которому назад уже не было никаких дорог, да и незачем, потому что Горная Ночь исполнит все имеющиеся мыслимые и немыслимые желания, заплатит прошлые долги, заставит забыть пережитое. А будущее?.. Будущее ночь предложит только своё, каким оно должно быть и заставит полюбить это будущее всем человеческим нутром, всем ещё не до конца истерзанным существом души и сознания. Вот что такое настоящая Горная Ночь!
Европеец тут же сравнил ночь и ручеёк – эти два живых потока, протекающие рядом. Только ничего путного не обнаружил, потому что поток маленького ручейка в потёмках звучал весело, многообещающе и совсем беззаботно, а струи ночного неба давили на сознанье, словно шуга,[16] свалившаяся с оплавленных каменных круч, с которой ни о чём договориться нельзя. На то она и шуга.
Лицо китайца, оттеняемое бликами костра, было похоже на изваяние жестокого азиатского божка Бодхисатвы с одиннадцатью головами и четырьмя парами рук, которому совсем недавно была принесена жертва из мантр, пробормоченная здесь же, у чортэня.
Европеец в своих скитаниях по Тибету, Индии, Китаю, Малой и Передней Азии, сменил многих шерпов, но такого вот встретил впервые. Не то чтобы китаец был каким-то очень необычным, непревзойдённым молитвенником или живым многообещающим компасом, только в его физическом существе проглядывала инфернальная сущность человека, живущего одновременно в нашем и потустороннем мире, не считающего это ничем необычным, мол, каждый может так жить, если очень захочет и боги помилуют, а демоны не обидятся.
Впрочем, инфернальный – не просто потусторонний Зазеркальный мир, существующий по соседству с нашим, а его неотделимая нижняя тёмная часть. Каждый символ, каждый человек в этом мире непроизвольно является зеркальным отражением потустороннего и если человеческий характер признаёт только тёмное, анархичное, возбуждающее отражение себя самого, то сразу же становится инфернальной угрозой остальных. Шерп усердно показывал свою набожность, но не столько для окружающих, сколько для себя, пытаясь тем самым заполучить помилование богов и уверить в первую очередь себя самого, что исполнительнее и добрее, чем он сам, проводников не бывает. Во всяком случае, в этом горном и земном мире.