Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго! - стр. 30
«Забыл, видно, тать! – решил Федор. Поднялся, подошел к двери, толкнул ее. – Открылась!.. – Оторопело смотрел вслед удалявшемуся лесовику; замер у порога. – Не доглядел Митрошка? А может, с умыслом? Как только уходить стану, они набросятся и порешат меня… – строил догадки пленник. Но тут же усомнился: – А пошто сие атаману? Мог управиться со мной и на болоте, и в ихнем стане. Ладно, дождусь вечера…»
Митрошка появился в землянке, когда уже совсем стемнело. Пришел без еды, увидав, что Федор не ушел, удивленно хмыкнул и, молча постояв на пороге, покинул жилище пленника. Теперь уже тот не сомневался: ему позволяли уйти!.. И не крадучись, опасаясь погони, а днем, чтобы он не блуждал по ночному лесу. И причиной тому – набег ордынский!..
Сжимая в руке нож, Федор, перекрестившись, вышел из землянки. Огляделся. Вблизи никого не было. Разбойники сидели в отдалении у костра и негромко разговаривали. Лишь изредка они повышали голос, и тогда до пленника доносились отдельные слова, а то и фразы.
«А песен не орут, как обычно. Не иначе их тоже за душу взял набег вражеский, – с удивлением думал Федор, а в его сердце снова закралась горечь. – Может, где-то недалеко ордынцы убивают и гонят в полон люд православный. Спаси их, Господи!..»
Еще на пороге Федор почувствовал сильный запах дыма, в голове мелькнуло: «Вишь как гарью несет с пожарищ! – Вышел на поляну, взглянул на небо. С трех сторон оно светилось багровыми отблесками огня, бушующего на земле… – Где же Коломна? – По тускло мигающим в дымном мареве звездам определил: – Там горит. Но все ж надо туда подаваться. А может, на Москву – там с полночной стороны вроде не видать пожара?..»
Порубежник не знал, на что решиться. Зашел в землянку, взял завернутые в тряпицу сухари и снова заколебался… Он так и не ушел в ту ночь. Спал беспокойно, просыпался, с нетерпением ждал рассвета. Хоть и считал Митрошку лесным скоморохом, а в душе надеялся: «Может, еще что про набег от него проведаю?..»
Будь косоглазый лесовичок повнимательнее, он бы сразу заметил, в каком смятении находится их пленник, как настороженно следит за каждым его движением. Но теперь уже Митрошка заважничал – отмалчивался или, подражая Епишке, цедил слова сквозь зубы. Когда он вышел из землянки, Федор, присев на дубовую колоду, подпер голову рукой и снова надолго задумался…
Впервые после того, как поступил на ратную службу, он был предоставлен самому себе, раньше всегда были рядом начальные люди и другие воины. Вот разве только на реке Пьяне, когда, отбившись от ордынцев, остался один. Но тогда он не колебался: надо скакать к своим! А теперь на что решиться?..
В Коломну ему пути нет, хоть с той стороны и не так горит, как на закате и полдне; ежели он даже туда доберется, что скажет? Не по своей-то воле надо ж было попасть в руки душегубцев, но не предупредил ведь он острожного воеводу. До Москвы далеко. Был бы он на коне да с мечом, дело другое, может, и проскочил бы ордынцев. Выходит, одно остается: пристать к лесным татям, как атаман звал. Пойти с разбойной ватажкой, а после сбежать и податься к своим в Верею. Может, еще ждет его Галька, да и родителей, сестру и брата, может, увидит.
Утром Гордей снова собрал на лесной поляне своих сподвижников. Обвел их сумрачным взглядом, хмуро сказал: