Лицо в зеркале - стр. 63

Во-первых, боялся, что ему не поверят. Мальчишки его возраста частенько сочиняли всякие небылицы. Фрик – нет. Но другие сочиняли. Фрик не хотел, чтобы мистер Трумэн принял его за лгунишку.

Не хотел он, чтобы мистер Трумэн решил, что он – трусохвост, который боится собственной тени.

Никто бы не поверил, что Фрик мог более двадцати раз спасти мир, хотя верили, что именно столько раз спасал мир его отец, но Фрик не хотел, чтобы его принимали за ребенка. Особенно мистер Трумэн.

А потом ему нравилось, что у него есть секрет. Такое сокровище – не чета электрическим поездам.

Он всматривался в мокрый день, возможно, в надежде увидеть злодея, крадущегося к дому под прикрытием пелены дождя и тумана.

После того, как в квартире Таинственного абонента раздалось не меньше сотни звонков, а трубку все не снимали, Фрик вернулся к телефонному аппарату и отключил автодозвон.

Ему хватало и других забот. Пришла пора начинать подготовку.

Надвигалась беда. Фрик собирался приложить все силы, чтобы встретить ее во всеоружии, поприветствовать, а потом победить.

Укрывшись под черным зонтом, Этан Трумэн шел по травяной мостовой авеню могил. Каждый шаг по пропитанному водой дерну сопровождался чавканьем.

Гигантские, с поникшими кронами кедры скорбели в этот день плача, птицы, словно поднявшиеся из могил души, шебуршали на ветвях, когда он проходил достаточно близко, чтобы потревожить их.

Насколько мог судить Этан, по этим полям смерти он шагал в гордом одиночестве. Уважение любимым и ушедшим воздают в солнечные дни, с воспоминаниями такими же благостными, как и погода. Никто не приходит на кладбище в дождь и ветер.

Никто, кроме копа с туго закрученной пружиной любопытства, родившегося с ненасытным желанием узнать правду. Часовой механизм его сердца и души, спроектированный судьбой и дарованный при рождении, заставлял Этана следовать в направлении, указанном интуицией и логикой.

В данном случае интуицией, логикой и страхом.

Интуиция подсказывала, что он в этот день не будет первым визитером этого бастиона смерти, что его ждет тревожное открытие, пусть пока он и не мог сказать, какое именно.

Надгробные камни из неподвластному времени гранита, мавзолеи в пятнах лишайника, мемориальные колонны и обелиски на этом кладбище отсутствовали. Бронзовые таблички на постаментах из светлого гранита на могилах едва виднелись из травы. Издали кладбище могло показаться обычной парковой лужайкой.

Яркая и незаурядная при жизни, Ханна напоминала о себе такой же бронзовой табличкой, что и тысячи других, кто покоился на этих полях.

Этан приходил сюда шесть или семь раз в год, в том числе и под Рождество. И обязательно в день их свадьбы.

Он не знал, почему появляется здесь так часто. Не Ханна лежала в этой земле, только ее кости. Она жила в его сердце, навечно оставшись с ним.

Иногда он приходил сюда не для того, чтобы вспомнить ее, она оставалась незабвенной, но чтобы взглянуть на пока пустующий соседний участок, на гранитный постамент, где в известный только судьбе день появится бронзовая табличка с его именем.

В тридцать семь лет он не призывал смерть и не считал, что жизнь для него кончена. Тем не менее и через пять лет после смерти Ханны Этан чувствовал, что какая-то его часть умерла вместе с ней.

Двенадцать лет, прожитых вместе, они тянули с детьми. Считали себя молодыми. Полагали, что спешить некуда.