Лицо отмщения - стр. 15

Император пристально глядел на человека, которого ему только что представил Иоанн Аксух. Смотрел, пытаясь прочитать грядущее в величаво спокойных чертах лица стоящего перед ним монаха. Сможет ли он справиться с той многотрудной задачей, от которой сейчас, возможно, зависит судьба империи? Весь его вид выражал смирение, но то не было смирением убогости, и это могло оказаться как полезным для задуманного, так и опасным. Кто знает, что вырвется на волю в тот час, когда под напором обстоятельств покров христианской благости разлетится в клочья? Если человек, оставив военную службу, ушел в монахи-отшельники, только ли нерушимая любовь к Богу двигала им? Или нечто иное?.. Что же? Негоже ему, покровителю истинной веры, спрашивать об этом слугу Господнего, а, пожалуй, стоило бы.

– Как звать тебя? – сурово поинтересовался Иоанн II.

– Георгий Варнац, государь.

– Почтеннейший логофет дрома известил меня, что прежде, чем удалиться от мирской жизни, ты служил мечу.

– То было давно, – склонил голову монах-василианин, – еще в те годы, когда ваш покойный отец воевал с герцогом Боэмундом. Затем я служил в Херсонесе.

– И что же заставило тебя сменить путь воина меча на стезю воина Духа Божьего?

– Слишком много крови льется вокруг, – смиренно опуская очи долу, вздохнул Джордж Баренс.

– Какой же чин ты имел?

– Я был протиктором[6].

Иоанн II кивнул.

– Ты хорошо знаешь Херсонесскую фему?

– Хорошо, мой государь.

– Иоанн Аксух сказал, что на твою верность можно положиться, а твои познания в военном деле – не меньше, нежели в богословии.

– Это верно, – скромно кивнул монах.

– Можешь ли ты сказать мне, что написал о греческом огне император Константин Багрянородный в «Рассуждениях о государственном управлении»?

– В этой книге, – нимало не смущаясь внезапным экзаменом, негромко ответил испытуемый, – написанной в назидание сыну, император говорит: «Ты должен более всего заботиться о греческом огне, и если кто осмелится просить его у тебя, как просили часто нас самих, отвергай эти просьбы и отвечай, что огонь открыт был ангелом Константину, первому императору христиан». Великий император в предостережение своим наследникам приказал вырезать в храме на престоле проклятие тому, кто осмелится передать это открытие чужеземцам.

– Думаю, мне не стоит тебе говорить, – произнес Иоанн II, изрядно удивленный точностью цитаты, – что в наши дни эти слова звучат столь же насущно, как и в прошлом. Только благодаря греческому огню нам все еще удается сдерживать натиск неисчислимых воинств сарацин на Европу и франкских варваров на наши собственные земли. Однако буду честен с тобой. Очень скоро нашему могуществу может наступить конец.

– Господь не допустит поругания верных своих.

– Я тоже свято верую в это. И от того, насколько успешно справишься ты с делом, порученным ныне, во многом будет зависеть, явит ли Господь милосердие, или же настолько мы прогневили Всевышнего, что в годину тяжкого испытания он безучастно отвернется от нас.

При этих словах дверь тронной залы распахнулась, и в нее, сверкая чешуей доспеха, ворвался кесарь Мануил с обнаженным мечом и щитом в руках.

– Что это означает, сын мой? – Император вздрогнул и метнул гневный взгляд на вооруженного до зубов наследника престола.

– Это я хотел бы знать, что сие означает! – с порога выпалил Мануил Комнин.