Личный интерес - стр. 7
— Конечно. К протоколу. — Я снова надеваю очки и понимаю, что мне что-то мешает.
Следом бросает в пот от осознания: перед выходом из дома я наклеила патчи. Думала, доеду на машине до работы и сниму. Дальше был кофе, потом дела. Дождиков и Кристина ничего не сказали, хотя болтали со мной целую минуту. Промолчали.
Патчи все еще у меня на лице.
Причина улыбочек Исхакова ясна.
Я просто забыла. Я так сильно устала, что была слишком рассеянна и забыла посмотреть в зеркало.
Замираю на секунду от охватившего стыда.
Савелий Андреевич улыбается еще вежливее.
Какой стыд. Какой нестерпимый стыд.
Что ж.
Придется пройти через это. Не первый раз.
Я смотрю прямо. Снимаю патчи, выбрасываю в ведро для бумаги под столом и опять надеваю очки в массивной черной оправе, за которыми и прячусь.
После заминки продолжаю:
— На всякий случай, «уточнение по протоколу» — это попытка заново приобщить то, что вчера отклонили?
Исхаков слегка кивает, дескать, оценил подкол, и произносит почти доверительно:
— Это попытка сделать то же самое, но умнее.
Если бы минуту назад я не содрала с лица старые патчи и не надела очки, решила бы, что он флиртует.
Но это совершенно исключено. Не здесь. Не со мной. Скорее, стоит готовиться к острой завуалированной шутке.
Мимо кабинета проходят коллеги, заглядывают с любопытством. Пора заканчивать балаган.
— Все уточнения по заседанию — в рамках протокола, — говорю я строго. — Если есть замечания или ходатайства, подавайте их письменно. Пожалуйста. Если это все, то мне нужно работать. — Впечатываю глаза в экран компьютера.
Исхаков стоит все той же тенью, которую могло бы отбрасывать очень высокое дерево. Благоухает.
— А вы всегда такая?..
— Вы хотите перейти на личности или это была попытка вежливости?
— Простите. Я с юга, у нас все немного проще. Вы буквально беспощадная. — Его тон исключительно деловой, не докопаться.
— Только по вторникам. Вы вовремя.
Исхаков хмыкает и подает конверт.
— Документы — через канцелярию, — подчеркиваю я интонацией.
— А если просто взглянуть? Вы же свободны.
Приходится поднять на него глаза.
— А если я просто вызову пристава?
Пауза.
Исхаков отступает на шаг, показывает открытые ладони. В одной из них четки с крупными зелеными бусинами. Снова мелькает мысль: странно.
Он вздыхает:
— Хорошо. Вы победили.
— Это не победа. Это процессуальный порядок.
Опять пауза. Исхаков вкидывает:
— Что тогда для вас победа?
Снова на грани допустимого. Можно крикнуть пристава, но этот шаг ниже моего достоинства, поэтому иду на крайние меры и говорю тише:
— Когда оппонент молчит.
И вновь пауза. Я смотрю в монитор.
— Значит, вам со мной не повезло, — качает головой Исхаков, но идет к двери.
У которой на секунду задерживается:
— Александра Дмитриевна…
— Что-то еще?
Он чуть прищуривается.
— Вы ведь догадались уже, я не из тех, кто сдается.
Щеки начинают гореть.
— Ну так сдайте документы. Хоть что-нибудь.
Исхаков гасит довольную усмешку:
— Хорошего вам дня. Как там было? Окно номер два, точно.
Он выходит в коридор, а я еще минуту бесцельно вожу мышкой по экрану, чувствуя, как печет лицо.
— Хорошего дня.
5. Глава 4
Савелий Исхаков
Есть такой тип похмелья, когда в шесть утра сидишь в пустой ванне под потоком воды и охуеваешь от того, насколько плохо себя чувствуешь.
Не представляю женщину в столь жалком состоянии. А вот знакомых мужчин — сколько угодно. Либо прекрасная половина человечества тщательно скрывается, либо этот вид «развлечения» принадлежит всецело нам. Аминь.