Размер шрифта
-
+

Лицей 2025. Девятый выпуск - стр. 6

» или «люди куда-то шли, и наверняка / не успевали, может ты зря спешишь / я уставал смеяться и всем мешать / солнце всходило наискось, ахаха». Именно эта обаятельная разнузданность, слэмовость и лёгкая безуминка обращают на себя внимание. В этом смысле высшей точкой подборки предстаёт текст «я опроверг теорию теорий», где с цепкостью и остроумием Калашников выдумывает самые разные теории, жонглируя при этом формальными приёмами – переходя от белого стиха к рифмованному, смешивая лексические и смысловые пласты, обретая гипнотическое звучание на повторах. Всё здесь живёт и развивается:


– теория уныния
мне грустно и хочется всю жизнь лежать в снегу
теория ненужности дефисов
– теория уместности собак
– теория о нераскрытых смыслах
она про то что так вам и сказал
– яироет хынтарбо йинасипан
– теория ежей
представьте: ёж
– теория звонков и отражений
в ней портят то что вовремя крадут
– теория рерайтов
о рерайтах
– теория фашистов
бог фашист
– теория влияния повторов
на психику. часть первая: повтор
– теория влияния повторов
на психику. вторая часть: повтор

У Юлии Крыловой, пожалуй, самая разнообразная поэтика среди финалистов. В отличие от Калашникова, который опирается прежде всего на сценическое звучание, Крылова ближе к негромкой журнальной лирике. Её стихи несут в себе широкий культурный контекст, тематическое разнообразие и техническую ладность. Она пишет как традиционным для русской поэзии рифмованным силлаботоническим стихом, так и верлибром. Такую поэтику можно назвать постакмеистичной. Её образуют точные бытописательные детали, которые несут большую символическую нагрузку: например, чемодан, «похожий на гробик», в стихотворении про заболевшего ребёнка передаёт дикий родительский страх, не называя его: «Ангина, ночь и горло всё в Люголе. / Дитя не то что истину глаголет – / молчит. Родители кричат. / Отцовский чемодан стоит в прихожей, / на гробик детский сбоку так похожий, / поставлен в середине аккурат». Крыловой свойственно тихое ахматовское внимание к людям и природе: «Здесь с кладбища захваченная ива / внезапно прижилась и бересклет / раскрыл свой клюв, впитавший летний свет, / куриной слепотой стал, говорливой». Но это не отменяет проскальзывающей иронии, которая удивляет и на которой может строиться образ всего текста. Так элегантное стихотворение про пылесос втягивает в себя ворох литературных ассоциаций (тут и Гончаров, и Тургенев, и Чехов, и Достоевский):


Движутся в комнате
только стрелки часов в кармане,
от фамильного чайника
согревающий белый пар;
завернувшись в шлафрок
цвета высушенного шафрана,
крепостного звать будешь:
«Захар-Захар!»
Шумно шаркая явится
белобрысый шайтан-машина,
бакенбардами-щётками
заметающий всякий сор,
как Герасим молча,
просканирует господина,
словно Фирс позабытый,
он укатится в коридор,
а представь, он себя
Смердяковым вообразил и,
логике подчиняясь,
как безликому божеству,
как в семнадцатом,
барин, поднял бы тебя на вилы,
словно временем скорым
скошенную траву.

Главные черты поэзии Марии Затонской – чуткость и чувственность. Хотя при слове «чувственность» часто представляется что-то раскрепощённое, женское, телесное, у Затонской чувственность иная – это, скорее, желание глубоко прислушиваться к миру и к себе, пропускать через собственное эмоциональное восприятие каждую малость мира, каждую его подробность: «

Страница 6