Лгунья - стр. 9
Некоторые изменения происходят медленно. Геологическая эрозия, например, растягивается на десятки тысяч лет. Вода и ветер делают свое дело потихоньку. Горный хребет превращается в долину, море становится пустыней. И все это чинно, без спешки. Время, как громадная анаконда, ползет, не торопясь, и проглатывает самые высокие горы земного шара. Но есть перемены, происходящие мгновенно. Словно чиркнули спичкой. «Да будет свет – и стал свет». Метаморфоза, случившаяся с продавщицей мороженого, была, судя по всему, именно такого рода. Семнадцать лет и два месяца ходила она по земле, но никогда даже не думала стукнуть по витрине, не говоря уж о том, чтобы завопить во внутреннем дворике. И вот теперь, рядом с этим человеком, сказавшим ей самые ужасные слова, душа девушки содрогнулась. Да, когда она побежала во двор, то хотела только одного: исчезнуть. Но когда Авишай Милнер схватил ее за руку, в Нофар проснулось желание прямо противоположное – быть услышанной. Она вложила в этот крик всю обиду на слова, которыми он ее отхлестал. И обиду на слова, которыми хлестала себя сама. Она выкрикивала свое разочарование каникулами этого лета и всеми каникулами, им предшествовавшими. Она кричала, кричала и кричала, не слыша ни сирен полиции, вызванной на место происшествия, ни сирен пожарных, которые тоже подключились к операции, потому что так устроена природа – когда один шакал начинает выть, из тьмы ему отвечают сто других. Нофар Шалев закричала – и город ответил ей своими криками.
Вся улица прибежала посмотреть, что за беда случилась в замусоренном дворе, а поскольку беда случилась с Нофар Шалев, то все – и волоокий кассир, и рыжеволосая продавщица, и соседи с балконов, и двое дорожных полицейских – смотрели сейчас на нее. Даже компания уличных балбесов с пирсингом (которых обычно никто не интересует и которыми, в свою очередь, никто не интересуется) – и та пришла поглазеть на происходящее. Тело Нофар купалось в сиянии сочувственных взглядов. В сиянии глаз, уставившихся – о, чудо из чудес – на ту, на ком раньше ничьи глаза не задерживались. И вот уже подбежала к ней красивая девушка в военной форме; ее золотистые волосы были завязаны хвостом и рвались из-под резинки на свободу, как сноп света. Она обхватила Нофар своими добрыми руками, сказала: «Все хорошо» – и произнесла эти слова так уверенно, как если бы она была уполномочена сказать их не только от своего имени, но и от имени всех силовых ведомств. Нофар отдалась теплому объятью; казалось, еще никто и никогда не обнимал ее так. Ее окутывал нежный запах духов этой феи в военной форме, а также еще один, мужской – запах офицера, который всего минуту назад, на улице, обнимал сослуживицу за талию и прибежал с ней во двор, откуда послышался вопль. А пока девушка успокаивала Нофар, офицер и дорожные полицейские держали Авишая Милнера. «Что вы с ней сделали?! – допрашивали они его. – Чем вы ее так напугали?!»
«Ничего, – заорал он. – Я не сделал ей ничего!» – и несчастная девочка похолодела. Потому что знала, что это правда. Хам-посетитель не сделал ей ничего, что оправдывало бы присутствие здесь двух полицейских и офицера в звании капитана. Ибо в этой стране каждый гражданин имеет право протыкать своими словами сердце другого гражданина. Скоро ей придется сказать это девушке с ласковыми глазами и большой толпе, смотрящей на нее с такой симпатией, какой Нофар не удостаивалась за всю свою жизнь. Все они были такими милыми, так волновались за нее… Что они скажут, когда узнают, что на самом деле ничего не случилось и они прибежали сюда совершенно зря? Они тут же отвернутся. Полицейские наверняка отругают ее за то, что она устроила весь этот сыр-бор, а она покорно понурит голову – как всегда – и вернется в кафе. Будет обслуживать ждущих своей очереди клиентов, протирать стеклянную витрину, спрашивать «Вам стаканчик или рожок?», «Чем я могу вам помочь?», «Какое мороженое вы хотите?».