Лейла. Навстречу переменам - стр. 39
— Беги к лекарю! Вдруг у него оно есть! И позови Фахрима с Профессором. Может, они будут чем полезны.
Нарима как ветром сдуло. Я осталась с мальчиком, почему-то боясь оставить его одного даже на минуту, сидела рядом, смотрела на Заруха, на то, как он таял прямо на глазах, и понимала, как мелки все наши обиды и недопонимания перед ликом смерти… А еще почему-то в голове всплыла цитата из «Мастера и Маргариты» Булгакова: «Да, человек смертен, но это было бы еще пол беды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» Так и здесь. Ничего ведь не предвещало… Кто же так хочет тебя убить, Зарух? Кто сегодня за ужином тебя отравил? Ведь, судя по времени действия яда, это случилось вечером. А я даже не видела, кто сидел рядом за твоим столом и что ты ел. Но прямо сейчас все это неважно. Как же тебя спасти, горе ты луковое, высокомерие ходячее?!
Слезы сами собой навернулись на глаза, и я со злостью их стерла. «Думай, Лиза-Лейла-Лей, чем ты можешь помочь мальчику! Вспоминай свой жизненный опыт под тремя личинами!» — беззвучно шептала я себе под нос. На Земле при отравлениях первым делом промывают желудок. Но поможет ли это сейчас, когда прошло уже несколько часов? Неважно! Если у лекаря не найдется антидота, попробуем и это! Потом дают сорбент, что-то типа активированного угля. Только где здесь взять активированный уголь? И как его вообще активируют?! Этого я даже приблизительно не знала. А подойдет ли для этого дела обычный, не представляла совершенно, но подозревала, что нет.
Наконец, прерывая мои суматошные мысли, в комнату ворвались бледный Дон-Кихот с чемоданчиком и всклокоченный Фахрим в сопровождении Нарима и профессора.
— Что случилось? — Быстрыми нервными движениями начал осматривать Заруха лекарь.
— Он отравлен, господин лекарь! — раздался взволнованный голос Нарима.
— Да… — задумчиво протянул тот в ответ, рассматривая посиневший язык принца, — видимо, так и есть.
— Вот! — я взяла неподвижную руку мальчика и показала на посиневшие ногти.
Лекарь тут же ее перехватил, поднося ближе к глазам, и в этот момент наши пальца соприкоснулись. Закрыться или хоть как-то отгородиться от чужих эмоций не было никакой возможности, мои собственные были слишком уж неустойчивы. Да и не хотелось, потому что на интуитивном уровне я хотела проверить этого человека, и сейчас был самый лучший момент, потому что не думать о произошедшем и своей роли в этом Дон Кихот сейчас просто не смог бы. А просто так копаться в чужих воспоминаниях я не умею.
Шепот, тихий шепот в самое ухо:
— Султан уже знает о даре твоей племянницы, а ведь ей всего семь. Еще столько лет впереди, чтобы решить, что ее дар нужен кому-то другому.
— К-как? — спросил совершенно сбитый с толку мужчина, который только что вышел в коридор после того, как лечил ссадину младшего принца. Он позволил завести себя в небольшую уединенную нишу.
Перехвативший его старший принц лишь коротко рассмеялся в самое ухо:
— Не знаешь? Ну, конечно, не знаешь. Даже пущенный слух о наличии такой тайны может стоить слишком дорого. — Рука принца с силой сдавила предплечье лекаря. — Но я знаю, что ты слишком благоразумен, чтобы лишний раз даже думать о том, что я сейчас расскажу, не то чтобы кому-то поведать эту тайну.
Совершенно дезориентированный и уже изрядно напуганный мужчина лишь судорожно кивнул. Принц в красках поведал ему о том, что при желании и султанском повелении дар его горячо любимой единственной племянницы можно передать любому другому человеку, и что сама девочка после этого станет существом без проблеска разума. Разумеется, и жить такому человеку незачем, так что подобная операция — это смертный приговор. Принц шептал долго, то сжимая предплечье мужчины, но отпуская, что лишь усиливало эффект от его слов. Фатима, племянница мужчины, была единственным оставшимся в живых ребенком его сестры. Всех остальных, как и ее мужа, выкосила внезапно вспыхнувшая пять лет назад в городе эпидемия. Да и женщина с ребенком спаслись лишь потому, что ездили к нему в гости во дворец на несколько дней, так как малышка простудилась, а сестра не доверяла ее лечение никому, кроме брата. Вот они и остались жить у него с разрешения султана. Так случилось, что никого ближе этих двоих у него на свете не осталось. С женитьбой не сложилось — все по молодости некогда было. Для утех хватало и наложниц, а потом выяснилось, что сам детей он иметь не может. Так для чего вообще жениться? — рассуждал он.