Левая рука тьмы (сборник) - стр. 102
– С этим трудно жить, – сказала она немного погодя.
Агат засмеялся, словно удивившись:
– Нет! В этом мы черпаем гордость. Трудно другое: выжить в мире, которому ты чужой. Пять Лет назад мы были многочисленны и могущественны, а теперь – погляди на нас!
– Говорят, дальнерожденные никогда не болеют. Это правда?
– Да. Вашими болезнями мы не заражаемся, а своих сюда не привезли. Но если нас ранить, то потечет кровь. И мы стареем, совсем как Люди.
– Но ведь по-другому и быть не может, – сердито сказала она.
Он оставил насмешливый тон:
– Наша беда в том, что у нас почти нет детей. Так много родится мертвыми и так мало – живыми и крепкими!
– Я об этом слышала. И много думала. У вас такие странные обычаи! Ваши дети родятся и в срок, и не в срок – даже в Зимнее Бесплодие. Почему?
– Так уж у нас ведется! – Он снова засмеялся и посмотрел на нее, но она помрачнела.
– Я родилась не в срок, в Летнее Бесплодие, – сказала она. – У нас это тоже случается, но очень редко. И вот, понимаешь, когда Зима кончится, я уже буду стара и не смогу родить весеннего ребенка. У меня никогда не будет сына. Какой-нибудь старик возьмет меня пятой женой. Но Зимнее Бесплодие уже началось, а к приходу Весны я буду старой. Значит, я умру бездетной. Женщине лучше совсем не родиться, чем родиться не в срок, как родилась я… И еще одно: правду говорят, что дальнерожденный берет всего одну жену?
Он кивнул, и она догадалась, что они кивают, когда соглашаются, вместо того чтобы пожать плечами.
– Ну так неудивительно, что вас становится все меньше.
Он усмехнулся, но она не отступила:
– Много жен – много сыновей! Будь ты из Тевара, ты был бы уже отцом пяти или десяти детей. А сколько их у тебя?
– Ни одного. Я не женат.
– И не разу не делил ложе с женщиной?
– Этого я не говорил! – ответил он и добавил: – Но когда мы хотим иметь детей, мы женимся.
– Будь ты одним из нас…
– Но я не один из вас! – отрезал он, и наступило молчание. Потом он сказал мягче: – Дело не в обычаях и нравах. Мы не знаем, в чем причина, но она скрыта в нашем теле. Некоторые доктора считают, что здешнее солнце не такое, как то, под которым рождались и жили наши предки, и оно воздействует на нас, мало-помалу меняет что-то в нашем теле. И эти изменения губительны для продолжения рода.
Они вновь надолго замолчали.
– А каким он был – ваш родной мир?
– У нас есть песни, которые рассказывают о нем, – ответил он, но когда она робко спросила, что такое «песня», он промолчал и продолжал после паузы: – Наш родной мир ближе к солнцу, и Год там продолжается меньше одного лунокруга. Так говорят книги. Ты только представь себе: Зима длится всего девяносто дней!
Они засмеялись.
– Огонь развести не успеешь! – сказала Ролери.
Легкий сумрак сгущался в ночную тьму. Уже трудно было различить тропу перед ними, черный проход между стволами, ведущий налево в ее город, направо – в его. А здесь, на полпути – только ветер, мрак, безлюдье. Стремительно приближалась ночь. Ночь, и Зима, и война – время умирания и гибели.
– Я боюсь Зимы, – сказала она еле слышно.
– Мы все ее боимся, – ответил он. – Какая она? Мы ведь знаем только солнечный свет и тепло.
Она всегда хранила бесстрашное и беззаботное одиночество духа. У нее не было сверстников и подруг, она предпочитала держаться в стороне от остальных, поступала по-своему и ни к кому не питала особой привязанности. Но теперь, когда мир стал серым и не обещал ничего, кроме смерти, теперь, когда она впервые испытала страх, ей встретился он – темная фигура на черной скале над морем, – и она услышала его голос, который звучал у нее в крови.