Лев с ножом в сердце - стр. 26

…Я по-прежнему живу в квартире Светланы Семеновны – я стала ее семьей. Другой у нее никогда не было. Светлана Семеновна не могла иметь детей и всю жизнь возилась с чужими. А моя молоденькая глупая мама могла! И сбежала от меня. Иногда я представляю, что у нее теперь семья, другие дети – мои братья и сестры… Вспоминает ли она обо мне? Хоть изредка? Помнит ли мой день рождения? Ведь она даже не знает, как меня зовут…

– И что же вы советуете брошенным девушкам? – спрашивает Игорь.

– Оглянуться вокруг. Кстати, мне пишут не только брошенные девушки.

– Неужели парни тоже пишут? – не верит он.

– Пишут, но редко. Мне пишут девушки, которые хотят любить. Они спрашивают, где можно встретить доброго, надежного, честного. Единственного…

– И вы…

– Я говорю – ждите.

– И надейтесь?

– Да.

– Удивительно, – говорит он, – игра под названием «Любовь» тянется тысячелетия и до сих пор… актуальна! И никакая сексуальная революция ее не убила.

– Только слегка придушила, – говорю я.

Он смеется. Вообще, он легко смеется, и я понимаю, что его радует наше общение. Меня тоже. И нам все равно, о чем говорить. Обо всем, ни о чем. Он тоже одинок?

– Извините, – говорю я с сожалением, – мне нужно еще поработать.

– До завтра, – прощается он. – Я позвоню. Спокойной ночи…

– Вы звоните из автомата? – спрашиваю я вдруг. Мне слышен шум мотора.

Он отвечает не сразу – думает. Потом говорит:

– Нет, я просто стою у открытого окна…

– Как жизнь, Лизавета? – спросил Аспарагус, появляясь на пороге моей комнаты. Лицо у него расстроенное.

– Хорошо, Йоханн Томасович, – ответила я. – Что-нибудь случилось?

– Случилось уже давно. А сегодня я в очередной раз спросил себя, какого черта я здесь делаю.

– Йоханн Томасович, я не представляю «Поля» без вас, честное слово. Вы придаете журналу блеск. Если бы не вы, он ничем бы не отличался от своих пошлых собратьев, где одна реклама и секс. – Свою реплику я подала без запинки, как по-писаному. – Вы очеловечиваете его. Ваш стиль и эрудиция придают ему вес. Без вас он бы умер!

– Спасибо, Лизавета, – сказал главред, и голос его дрогнул. – Я благодарен вам, хотя и понимаю, что это неправда… то, что вы сейчас сказали. Не перебивайте меня, Лизавета, – он предостерегающе поднял руку, видя, что я открыла рот, собираясь возразить. – Скажем, не совсем правда. Молодежь считает меня старым ретроградом, которому давно пора на свалку. Аэлита ждет не дождется, когда я исчезну и она займет мое кресло. Эрик тоже… Кстати, Лизавета, вы заметили, что уже третий день на нем розовые носки?

– Не заметила, Йоханн Томасович. Но обязательно посмотрю. Завтра же утром. Сегодня не получится, я думаю, он уже ушел.

– Я не понимаю, как вменяемый человек может носить розовые носки. Даже нетрадиционно ориентированный. Наверное, я безбожно отстал от жизни. Мой поезд ушел, а я все еще беспомощно топчусь на перроне, надеясь неизвестно на что.

– Вы неправы, Йоханн Томасович, – говорю я. Мне жалко его. Одиночество – страшная штука. Но, с другой стороны, у него четверо детей и, возможно, с десяток внуков, с которыми он не поддерживает отношений. «Смотри на него, Лизавета, – говорю я себе, – на этого старого волка, для которого в жизни существовала только работа. Смотри, с чем он остался! Или, вернее, с кем. С Аэлитой, которую он называет генетической ошибкой, со Шкодливым Эриком в розовых носках, с Борей Гудковым, заведующим разделом рекламы и юмора, чьих анекдотов он не понимает и постоянно призывает меня в качестве третейского судьи».