Лето, в котором нас не будет - стр. 39

Парнишка заговорщически улыбнулся и радостно помахал им ладонью с короткими пухлыми пальцами.

- Пошёл вон отсюда, дебил, - Тринадцатый от голода обычно был зол.

- Останься. Зайди в комнату, - велела Четвёртая, и мальчишка неуверенно зашёл внутрь комнаты. Его одежда, отнюдь не старая и не самая дешёвая, казалась растянутой и поношенной из-за изрядно пожёванного ворота и отсутствия пуговиц – малье Агравис их убирала, чтобы сынок не проглотил лишний раз.

- Он может быть полезным, - Четвёртая оглядела остальных. – Мне Тридцать пятая говорила, он им из погреба таскал груши.

- Ей уже лет двенадцать, мало ли что он им таскал, - неуверенно сказал Тринадцатый, оценивающе глядя на Тьериша, как на гнилую картошку: вроде и съедобно, а вроде и нет. – Эй, дебил, сгоняй в погреб. Мы жрать хотим.

Седьмой неуверенно хмыкнул. Тьериш снова помахал им, юркнул за дверь, а потом снова выглянул и захихикал. Его оттопыренные уши светили нежно-розовым.

- Обломитесь, - буркнул Тринадцатый. – Ничего не выйдет. Вот дурак. Как же он похож на кролика… Может, проверим, есть ли у него хвост?

- Сам дурак, - беззлобно отозвалась Четвёртая. – Кто же так просит?

Она пошире открыла дверь и внезапно обняла зубоскалящего Тьериша за шею. Долговязый Тринадцатый сделал вид, что его тошнит. Но Четвёртая не обратила на него никакого внимания.

- Ням-ням, Риш, - вкрадчиво произнесла она, продолжая обнимать подростка за шею. – Я и мои друзья хотим ням-ням. Принеси нам. Пожалуйста. Ришик, миленький, принеси покушать!

Лопоухий лыбился во все свои выступающие зубы, а в следующее мгновение попытался слюняво чмокнуть Четвёртую в щёку. Тогда она обхватила его обеими руками за уши и требовательно уставилась в глаза:

- Еда. Неси сюда еду. Погреб. Еда из погреба, быстро сюда принёс! Сколько сможешь удержать в руках.

Мальчишка пару раз моргнул круглыми осоловелыми глазами, зашатался, как кукла – и попятился. Помотал головой, словно прогоняя мельтешащих перед глазами тальп – и затопал прочь.

Все молчали.

- А за уши – это обязательно? – наконец, сказал Седьмой, всё это время флегматично доедавший свой сухарь.

- Пошёл ты, - ответила Четвёртая. Сжала ладонями ступни Двадцать второй и принялась баюкать их, греть в руках.

Какое-то время они молча ждали, ничего не делая и разглядывая выученные до мельчайшей трещинки деревянные стены с редкими вкраплениями давно облупившейся болотно-зелёной краски.

Ничего не происходило.

- В общем, можно не… - начал было Тринадцатый, но в это самое мгновение Двадцать вторая вдруг подскочила, затряслась, откинула голову назад и зарычала – низко, утробно, совершенно не по-человечески. Всё ещё сидевший на койке Седьмой тоже подскочил и метнулся в противоположную сторону, а Четвёртая наоборот, обхватила девчонку за плечи, пытаясь удержать – но не удержала. Двадцать вторая со всей силы врезалась затылком об стену, а затем из её носа закапали ярко-красные густые капли.

- Не-ет! – то ли захрипела, то ли завыла она. – Не-ет, не надо, не надо, не надо, а-а-а!

- Что за… - снова заговорил с ужасом глядящий на неё Тринадцатый. – Ты что…

Двадцать вторая вдруг обмякла, глядя в потолок стеклянными ничего не выражающими глазами.

- Дышит? – с испугом проговорил Седьмой. – Эй… кто-нибудь… Позовите Дневного. А то мало ли…