Лето, в котором нас не будет - стр. 26

Вечером Двадцатая нашла Тринадцатого во дворе – отметины на их лицах были забавно симметричны.

- Вот, - сказала она, протягивая ему сбереженный с ужина ломоть хлеба. Седьмой перестал скулить и заворожённо уставился на её ладонь.

- Сама ешь, - буркнул Тринадцатый, потирая щёку. А потом сплюнул на ладонь зуб. – Давно шатался, оно и к лучшему. Надоело.

Четвёртая и Двадцать вторая подошли тоже. Посмотрели на зуб. Четвертая осторожно потрогала его пальцем. Седьмой накрыл зуб ладонью, а когда поднял, вместо зуба оказалось маленькое жёлтой колечко с белым камнем. Девочки охнули, даже Двадцать вторая приподнялась на цыпочки.

Двадцатая чуть подумала и разделила кусок хлеба на пять почти равных частей. Снова вытянула ладонь.

Так они и подружились.

***

Так же естественно, как они приняли жизнь в Джаксвилле – тяжелее всех она далась Двадцать второй и Седьмому, которых забрали из нормальных семей от живых родителей – они приняли и друг друга. По сути дела, они же и стали друг другу новой семьёй, со всеми своими недостатками, малочисленными достоинствами и многочисленными особенностями. Все знали, что Седьмой боязлив и первый никуда не полезет, что Тринадцатый только выглядит хмурым, а на самом деле за своих кому угодно горло перегрызёт, а потом молча стерпит всё, что причитается. Что Двадцатая говорит всё, как есть, не пытаясь смягчить, что с Четвёртой лучше не спорить, а если она входит в раж, нужно просто заткнуть уши и отойти. И не дай бог обидеть Двадцать вторую – Четвёртая мстила за подругу изобретательно и упорно, исподтишка. А сама Двадцать вторая, тихая, молчаливая и угрюмая, иногда кричит во сне – ну, кричит и кричит, что уж, и покричать нельзя, что ли?

Всё это было не так уж важно, на самом деле. Важно, что они друг у друга были.

Идея про метки пришла в голову Двадцатой, когда им было по семь-восемь лет.

- Сегодня я познакомилась с этим, Тридцать первым, - сказала она вместо приветствия. - Который новенький. Хороший.

- Ему же уже девять? - сказал Тринадцатый. Он набрал дождевой воды в какую-то стеклянную склянку, которую неожиданно откопал на детской площадке и теперь забавлялся маленькими фонтанчиками и водоворотами, а иногда расплавлял в ней ветки и мелкие камушки.

"Старшие" и "мелочь" редко общались между собой.

- Да, но он хороший! - услышать такое от Двадцатой было редкостью, воинственное состояние являлось для нее обычным делом. - В общем, он сказал, после двенадцати лет нас отправят в другое место. В разные места. Приюты Трессен и Догвайт.

- Тоже мне, новости! - пискнул Седьмой. - Я и так это знал. Типа мы уже взрослые, мальчики и девочки должны быть раздельно и всё такое. Говорят, там, в Трессене, очень строго, если что – зубы выбивают, а новые уже не растут!

- Не хочу вас терять, - сказала Двадцатая. Седьмой хмыкнул, покосился на Тринадцатого, но промолчал.

- Давайте сделаем какую-то отметку, чтобы узнать потом друг друга?

- Какую? - спросила Четвертая и вытянула шею.

- Ну, не знаю...

- Например, можно вырезать имена друг друга где-нибудь на руках или ногах! - воодушевилась Четвёртая.

- Чё, совсем дура? - беззлобно откликнулась Двадцатая. - Это же заметят, и нам попадёт. А ещё это очень больно. Мы не сможем так себя порезать.

- А я скажу тебе не чувствовать боль, - ответила Четвёртая.