Лето радужных надежд - стр. 5
Наконец в дверь позвонили. Первой вошла Снегурочка – высокая блондинка с очень бледным лицом и ярко-голубыми веками, она выглядела строгой и серьезной. За ней вошел в прихожую большой, не столько высокий, сколько широкий Дед – в красной шубе с белой оторочкой, с лицом как помидор, которое казалось еще красней из-за белой бороды. Дед шумно, сипло дышал и принес с собой какой-то кисловатый и будоражащий запах. (Даня подумал, что волшебник похож сейчас на дядю Геру, полного приятеля отца, когда тот выпьет… Но ведь Дед Мороз, наверно, не пьет?) Дед держал свою шапку в руке, он вытер ею пот со лба и громко сказал: «Умаялся я. Ну! Несовершеннолетние в доме есть?»
Отец нахмурился, будто Дед Мороз чем-то провинился перед ним. Мать, из-за которой выглядывал Даня, чуть слышно насмешливо хмыкнула. Даня смело вышел вперед и отрапортовал: «Я!»
Волшебный Дед подмигнул ему и повернулся к маме:
– Хозяйка, нальете? – Мать вскинула бровь и Дед Мороз тут же добавил: – Воды прошу.
Отец, по-прежнему чем-то недовольный, стал его поторапливать. Все прошли в гостиную. Дед Мороз волочил за собой по полу большой мешок, что-то в нем громыхало, и Даня замирал: это его, его подарок!
Снегурочка тут же села за стол, подперла щеку рукой и стала оглядывать всех непонятным Дане взглядом. Она быстро прошлась по отцу, матери, Дане, а потом стала вдумчиво разглядывать кресла, сервант, вазы, люстру, как разглядывают товар в магазине, прицениваясь. Ее пристальное, совсем не сказочное молчание угнетало Даню, а потом он понял: она замороженная! Потому молчит, потому такая бледная. В противоположность ей, красный Дед Мороз даже воду пил шумно, отфыркиваясь. Сев на стул, он широко расставил ноги, шуба его распахнулась, и выкатился вперед круглый живот в клетчатой рубахе. Рубаха была самая обычная, фланелевая, у отца была похожая, он в ней ходил на даче. Это Даню встревожило, но он тут же придумал, что рубашку Деду подарили в предыдущем доме – отблагодарили за подарки, от всей души, как говорит мама, пришлось ему снимать шитый серебром кафтан и надевать фланель. Раз так, пускай.
Дед наконец допил воду, мотнул головой: «Ладно, шпарь стишок, парень!»
Даня встал в центре комнаты, отставил ногу и отвел руку, как чтец, которого он видел по телевизору. Мама держала невозмутимый вид, но глаза ее, как всегда, улыбались сыну. А отец почему-то смотрел на Деда Мороза с неприязнью. Даня был уверен, что сейчас мрачность отца уйдет. Он сначала хотел выучить «Зима! Крестьянин торжествует…», а потом нашел кое-что получше – гораздо лучше! Стихотворение из книги, которая в последние дни лежала на письменном столе отца. У нее был картонный, по виду самодельный переплет, большие страницы, отпечатанные на машинке, с серым, где-то плохо видным шрифтом. Даня выбрал тот стих, который отцу, судя по всему, особенно нравился – он нарисовал три восклицательных знака на полях рядом с ним, да еще загнул уголок страницы. Стихотворение было длиннющее и по большей части непонятное, но Даня уже знал, что во взрослых стихах часто случаются несуразности. Наводят тень на плетень, как говорила тетя Лена. Так положено. Даня продирался через незнакомые слова, какие-то «просфоры» и «плащаницы», он заучивал строки, напевая их на мотив: «Наш паровоз вперед летит!..», и за три дня все-таки одолел этот огромный стих. Ради того самого подарка – и ради отца – можно было постараться.