Лето печали - стр. 9
– Отлично, с этим мы разобрались. Итак, Маргарет жила с вами…
Миссис Бакли вздохнула.
– У нее проявились преступные наклонности, потому что она дочь своей матери. Она лгала, воровала, убегала из дома и попрошайничала, а в шестнадцать лет собрала саквояж и хлопнула дверью. Видит Бог, – женщина перекрестилась. – Мы верили, что ребенок должен оставаться в семье. Мы не отправили ее в закрытую школу, ведь мне нужна была помощь с детьми. В конце концов, это ее племянники.
Сабуров не сомневался, что шестнадцатилетняя девушка хотела чего-то большего, чем жизнь неоплачиваемой служанки.
– Но здесь есть что-то еще, – он искоса взглянул на преподобного. – Ладно, это потом.
Миссис Бакли неприязненно продолжила:
– Мы могли взыскать с нее за тринадцать лет стола и крова, но мы добрые люди. Уехав в Лондон, Маргарет покатилась по наклонной плоскости. Она тоже ударилась в разврат, у нее появились богатые покровители. Маргарет появлялась здесь изредка, расфуфыренная и надменная, – женщина скорчила гримасу. – Она, как и ее мать, могла пустить по ветру любые деньги.
Сабуров поинтересовался:
– Значит, с февраля вы ее не видели?
Миссис Бакли покачала головой.
– Нет. Мы думали, что она отправилась в Америку. В марте она прислала письмо, полное самолюбования, – женщина потянулась за шкатулкой. – В ней не было ни грана христианских добродетелей. Маргарет познакомилась с американцем, мистером Генри Джеймсом.
Миссис Бакли развернула письмо.
– Якобы он сочинитель. Она не поленилась прислать его так называемые творения, где он описывает Маргарет.
Жена священника откашлялась.
– Она прекрасна во всем. Представьте себе высокую девушку в пурпурном платье, с копной вьющихся черных волос, ее бледное лицо, большие темные глаза, открытую шею в жемчугах…
– Она само совершенство,– недовольно заключила миссис Бакли.
Вспомнив размытые полицейские фотографии жертв неизвестного преступника, Максим Михайлович вежливо сказал:
– Благодарю вас за чай. Вам придется проехаться со мной в Лондон, преподобный отец, миссис Бакли.
Низкие своды полицейского морга, располагавшегося в бывшей конюшне по соседству с управлением столичной полиции, дышали холодом.
Максим Михайлович добрался в сердце правительственного квартала, на Уайтхолл-плейс, в наемном кэбе. Провожая чету Бакли к стоянке экипажей у вокзала Чаринг-Кросс, он заметил напарника, как Сабуров стал думать о так называемом мистере Грине.
Парень устроился на козлах приданного им экипажа, усадив рядом Тоби. Поймав взгляд Сабурова, он коротко кивнул.
По дороге из Финчли Максим Михайлович под предлогом посещения ванной комнаты вырвался из отделения второго класса, где чета Бакли уселась рядом, одинаково поджав тонкие губы. Его преподобие уткнулся в молитвенник, а миссис Бакли немедленно защелкала спицами. Сабуров извинился:
– Простите, мой желудок плохо переносит поездки по железной дороге. Я скоро вернусь.
Бакли не удостоили его ответом. Напарника Сабуров разыскал в вагоне третьего класса. Тоби обрадовался Максиму Михайловичу. Грин подвинулся на деревянной скамье.
– У вас мало времени, – утвердительно сказал напарник. – Я говорил, что за пинтой узнаю больше, чем за церковным чаем.
За семь последних лет Бакли сменили пять служанок.
– Теперь у них работает старуха, – Грин помолчал. – Раньше они брали молоденьких девчонок, лет четырнадцати-пятнадцати, которые рано или поздно уходили, – парень пожал плечами. – Понятно, почему. У жены его преподобия дети рождаются каждый год. За такую работу надо платить больше, чем жалкие шиллинги, пусть к ним и прилагается комната со столом.