Лето - стр. 25
«Это должно было вызывать смех, – сказала она. – Напоминало мультфильм. Фильм был немой, но все при этом смеялись и веселились».
И тут она заплакала. Отец сказал что-то вроде как успокаивающее, но Роберт Гринлоу почувствовал, что отца это в общем-то не колышет, что он уже сыт по горло. Намека она не поняла и никак не угоманивалась. Рассказала отцу о другом домашнем кино про деревенскую ярмарку, в котором люди в одежде немецких граждан якобы подметали улицы огромными мультяшными метлами, а сметали они людей в костюмах карикатурных евреев.
Больше всего ее расстраивало, говорила она, что прошлое и настоящее пересекались – тогда было такое карикатурное время, и такое же карикатурное время сейчас.
Она долдонила все это сквозь рыдания. Отец в конце концов заснул или просто притворился, и Роберт Гринлоу его за это не винил.
Что с ней не так?
По телевизору и по всему интернету вечно эта нескончаемая лабуда про нацистов. Роберт видит ее всю свою жизнь.
Тем временем внизу гостья явно только что сообразила, что отец с подружкой живут в соседнем доме.
Она делает какой-то комплимент насчет того, что они решают вопросы по-взрослому.
Мать говорит, в мае жениться – век маяться.
Родители у Роберта Гринлоу – обхохочешься.
Грызутся, потому что теперь, когда они такие древние, смерть подбирается к ним все ближе и ближе.
Отец: Человек счастлив только после смерти.
Мать: Наложи на себя руки – и будешь счастлив.
Отец: Знаешь что? Это ты меня в могилу загонишь.
Вспомнив эту конкретную ссору, Роберт Гринлоу забывает, где находится, забывает об осторожности, мысленно опирается на воспоминание о ссоре, даже не замечая, что его тело опирается в прямом смысле, и, расслабившись, ненароком ставит обе ноги на скрипучую ступеньку.
СКРИП.
Блядь.
В гостиной все умолкают.
Затем мать подходит к двери гостиной и смотрит наверх. Она видит его макушку.
Роберт? – говорит мать.
Драматическая пауза.
Мать приходит в себя и поднимается на три ступеньки.
А почему это ты не в школе? – говорит она.
Она говорит это с родительским возмущением, а не привычным безучастным тоном, ведь у них гости.
Роберт Гринлоу поднимается и становится даже выше ее.
Вообще-то в одной из своих квантовых жизней я сейчас в школе, – говорит он. – И у меня, м-м… (он проверяет время у себя на телефоне) математика.
Мать без понятия, что значит «квантовый» и о чем говорит сын. Посему. Она смотрит на него в растерянности.
Ну и Роберт Гринлоу, квантовый сын, знающий, что может отделаться легким испугом, если просто поведет себя так, будто обладает правом и верит в свое право делать то, что сейчас делает, решает занять вышестоящее положение, расправив плечи и отвернув голову, и как ни в чем не бывало спускается по лестнице.
Ах да, Роберт, – говорит мать. – Куда ты дел дистанционку?
Дистанционка – это я, – говорит он, словно Дистанционка – это антигерой, обладающий, конечно же, сверхспособностью дистанцироваться.
Где она? – повторяет мать.
Сейчас уже где-то очень далеко отсюда, – говорит он, входя в гостиную.
Потому-то ее, наверное, и называют дистанционкой, – говорит прекрасная гостья.
Роберт: Солнечный удар, впервые в жизни.
Впервые вообще.
Его фамилия испаряется. Он становится всего-навсего Робертом, просто Робертом, кем-то необремененным – он очень давно таким не был, с тех пор как забыл, что может.