«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - стр. 32
Большинство из них сажать самолет мягко не умело. Чаще всего это происходило с молодыми пилотами, имевшими небольшой налет, либо с теми, у кого он был достаточным, но по своим способностям они не могли быстро освоить новый тип самолета. Переход со старых машин на Пе-2 проходил бы гораздо успешнее и быстрее, если бы имелось двойное управление или была бы спарка. После подготовки инструкторами летчики вылетали бы на боевой машине смелее, не делая грубых ошибок в пилотировании. Без спарки летчики поднимались в воздух после нескольких скоростных рулежек. Взлет производили более-менее нормально. А вот с посадками было хуже. Нередко случались поломки, а иногда и катастрофы. Это создавало у них, да и у нас, курсантов, неверное представление об этой машине. Правда, по мере освоения самолета оно менялось. Старый СБ по сравнению с «пешкой», прозванной так в частях ВВС, ни в какое сравнение не шел. Фронтовые летчики сожалели о том, что такой машины не было в частях в начале войны.
Все прилетавшие к нам самолеты на случай налета вражеской авиации рассредоточивались. Одну из таких стоянок разместили на границе аэродрома на большом удалении от наших, у дальних оврагов, где ранее машин никогда не ставили. В табеле постов караульного начальника эта стоянка не значилась, и для охраны самолетов он выставил отдельный, секретный пост. Поставив на него меня, карнач, мой прежний инструктор младший лейтенант Н. Белов, об этом забыл. Простоять всю ночь голодным в шинели с пилоткой на голове во второй половине октября оказалось не так-то легко. Положение усугублял небольшой морозец, который заметно чувствовался. Часов у меня не было, время определял по повороту Большой Медведицы.
Так и простоял всю ночь до утра. Чтобы привлечь внимание начальника караула, расстрелял всю обойму, но на это никто не прореагировал. Если бы не женщина, шедшая по тропинке рядом со стоянкой, неизвестно, сколько времени я бы еще там простоял. Ужин за завтраком компенсировать не пришлось, так как остался и без завтрака. К моему возвращению он уже закончился. Белов, как только я появился, сказал: «Не обижайся, я про тебя забыл, иди в казарму, отдыхай». «Вот это да, – подумал я, – хоть и на этом спасибо».
Больше всего той осенью нас беспокоило положение на фронте. В блокаде оказался Ленинград, пал Киев – древняя столица Руси. Немцы вплотную подошли к Москве. Ходили всевозможные панические слухи. Поговаривали о том, что правительство покинуло Москву. Интересовались, где сейчас Сталин – выехал из Москвы или нет? Я переживал и очень беспокоился за родную Каширу. Из дома давно не было никаких известий. Не занят ли город немцами? Где сейчас отец, жив ли? Неужели Москву сдадут противнику? Из головы никак не выходило – как могло случиться, что наша армия не в состоянии противостоять немецкой и все время отступает. Неужели перед войной переоценили боевую мощь Красной Армии или в ее рядах предательство и измена? Неприятный осадок остался от зачитанного на вечерней поверке приказа ГКО, в котором говорилось о панике, растерянности, неспособности руководить и даже измене среди некоторых высших командиров Красной Армии, допустивших противника в глубь страны. В приказе говорилось о расстреле примерно сорока генералов, в числе которых была фамилия генерала армии Павлова.