Лесниковы байки. «Старое Рыбалье» - стр. 2

– Просто, да не просто, – дед Матвей усмехнулся в усы и помягчел, – Ладно, расскажу, только сперва давай-кось поужинам с тобой.

После ужина усталый Алексей улёгся на широкую скамью возле окна, покрытую пушистой и терпко пахнувшей овчиной, он сегодня чуть не весь день ходил по лесу, и ему удалось записать, как сердито трещит на него побеспокоенная им белка. Видимо на большой ели гнездо у неё, а тут как раз человек расселся со своими приспособами. Ноги у Алексея гудели от усталости, и он с наслаждением вытянулся… он по лесу уже без деда Матвея хорошо ходит, не плутает. Даже самому странно это, но такое ощущение, словно знает он эти места, видел когда-то… очень давно. Отец рассказывал, что прадед Алексей тоже родом из этих мест был, это уж после войны остался он по ту сторону Урала, завод восстанавливал, который эвакуировали. Потом вот дети пошли, и внуки. И вот теперь сидит Алексей, его правнук, на поваленном дереве, и думает, сколько же поколений его предков ходили по этой земле.

Дед Матвей расставил чистые чашки в буфет, повернув их вверх дном на блюдца, как его матушка испокон веку хранила, а сам сел поближе к окну снасти чинить. Из освещения тут была только керосиновая лампа, которую дед Матвей зажигал, когда становилось уже совсем темно.

Алексей всё беспокоился хватит ли ему запаса батареек, которые он привёз с собой для своей «тарахтелки», как говорил дед Матвей, но пока вроде бы получалось экономить. Сейчас он думал, может быть, стоит всё же наведаться в село, дед сказал, что скоро геологи мимо пойдут на катере, можно с ними. И обратно тоже, смена поедет. Купит батарейки, если те будут в сельском магазине, хотя есть риск скататься напрасно. Нужно всё рассчитать получше, чтоб хватило…

– Дедусь, ну так расскажи, чего там на Старом Рыбалье было, а? – Алексей обещания деда не забыл, хоть глаза уже слипались от усталости, но страсть как хотелось послушать дедовых баек.

– А что было… ладно, расскажу уж тебе, коли бабкины сказки слушать любишь, – дед смеялся в усы, и рассказ его заструился, словно тихий шелест листвы, которую ветер ласково треплет в погожий день.

Дед Матвей поправил фитиль в лампе, приладил обратно стекло и перекрестился на образа в правом углу избы.

– Давно было, почитай, когда – и не упомнить. Старое-то Рыбалье тогда ещё жилым было, люди тама селились, дома ставили. Места там по-над рекою были хорошие, из-под большого камня источник пробился, вода свежая, вкусная. А сколь изб-то было, точно не упомню, дюжина может, а то и побо́ле, бабка моя мне про то сказывала, когда я сам парнишком ишшо был. Мужик там жил, Игнатов Пётр, охотой промышлял, ну рыбачил, как водится, кузнечил помаленьку. Семья у него была, два сына да дочка-красавица, Настасьей звали. Жену схоронил, сызнова не женился, детей сам ро́стил.

Приглянулась та Настасья парню одному, а он сам из народности йыш-кижи, да не простой охотник, а сын шамана. Захотел он Настю в жёны взять. Село у них большое, дальше, возле озера, избы у них не такие, как наши, да и сами по-иному живут. Теперича их уж мало осталось, раньше-то поболе было кижей этих. Их ещё тубаларами нынче кличут, а сами они свою народность так и зовут – йыш-кижи, «лесные люди». Ну вот и приглядел тот парень, Чагат, невесту себе не среди соплеменниц, а у нас на Старом Рыбалье, только вот не принято это у них – чужого рода девку в жёны брать. Отец Чагата шаманом был, сыну настрого запретил такую жену брать, из своего племени девку прочил за сына. Парень убежать намерился, украсть невесту, Настю-то, значица, у них такие обычаи присутствуют. Да видать не нашёл себе помощников в таком деле, да и немудрено – боязно друзьям Чагата было ему пособлять, за ослушание шаман и своего-то сына по голове не погладит, а уж его помощникам достанется не шутя. Затужил от такого горя Чагат, даже занедужил здоровьем. Отец и так, и этак, а Чагат всё на глазах тает, тогда шаман гордыню смирил и отправился за советом к старой бабке-найманке, та далеко в тайге жила, в кедровом вековом бору. Бабке этой людская молва чего только не прочила! И что живёт она уж сто лет, а кабы и больше, и что подвластно ей то, что даже шаману неведомо, не то, что простому человеку.