Лесная тень. Вопреки её судьбе - стр. 3
Я из столицы ничего не ждала, а смотреть на чужие обновки не любила: хвалить ведь придется, восторженно восхищаться, да так, чтобы вранья не почувствовали. Тьфу, пакость. Болтаться под ногами у доброй половины жителей Хюрбена мне тоже не улыбалось, поэтому собралась я быстро, завязала не до конца расчесанные волосы в хвост, решила, что займусь ими позже, в лавке, завернулась в теплую шерстяную шаль и выскочила на улицу. Жила я почти на окраине, в трех домах от южного конца города, за которым дорога заворачивала и уходила вдаль через поля к большому тракту. Из окна мне было видно ее только до поворота.
Не успела я буквально на минутку. Провозилась в сенях, натягивая вставшие колом от ночного холода сапоги, которые я вчера хорошо промочила, а потом от усталости не подумала прислонить к горячей стене, просто бросила на крыльце.
Повозки въехали в город. Колеса противно шуршали о камни на дороге, противно громыхало что-то железное, видимо, заказы в этот раз были не только на столичные платья. Первая повозка остановилась прямо у моего дома, и убегать стало поздно.
До меня донесся обеспокоенный голос тетушки, которая звала дочерей домой. Быстро же у них смотрины закончились. Любопытство распирало меня все сильнее. Я прошла через двор, остановилась у толстого дерева у самого края дороги, прислонилась к нему и неуклюже попыталась поправить сапог. Уставилась на повозки — и сразу поняла, что именно так напугало тетушку.
На второй повозке прямо на тюках с вещами сидел человек. Чужак, который даже не пытался походить на приличного горожанина. На нем был длинный темный плащ, перчатки закрывали руки, глубокий капюшон — лицо. В плохую погоду никто бы не возмутился, вот только ветер уже разгонял редкие облака, день обещал быть солнечным и по-осеннему теплым…
Чужак спрыгнул с повозки и поправил капюшон, даже не подумав себя показать. Он был высок и, как мне показалось, страшно худ. Плащ свисал с плеч, как с тонкого шеста, полы его покачивались на ветру. Прямая спина и расправленные плечи придавали фигуре гостя что-то гордое, почти величественное. Я представила себе тонкие, аристократические черты его лица: говорили, что такие у всех жителей побережья. Странным мне показалось и то, что мужики, приехавшие из города, на чужака старательно не смотрели, переговаривались между собой и со встречающими. Если за трое суток скучной дороги не смогли подружиться, дома уж точно ни у кого такого желания не возникнет. Я представила, в каком нервном молчании должны были пройти эти дни, и поежилась.
Чужак спросил что-то у хозяина повозки, на которой приехал, так тихо, что я даже не услышала его голоса. В ответ тот принялся энергично показывать в сторону центра, объясняя, как быстрее добраться до дома Управляющего городом.
Рука, затянутая в черную перчатку, протянула мужику горсть монет, тот взял, приоткрыв рот от неожиданности, раздумывал пару секунд и наконец сообразил:
— Ты что, милый человек, обижаешь? Где это видано, чтобы у нас за ответ на вопрос деньги брали?
— Оскорбительно это, — поддакнул другой, с третьей повозки. По лицу его было заметно, что оскорбительным он счел скорее не предложение оплаты, а то, что достались деньги не ему. Я хрюкнула себе под нос.
Первый успел пересчитать монеты, глаза блеснули, а обиды заметно поубавилось. Он неуверенно протянул их назад, явно не желая терять лицо, когда за ним наблюдали остальные, — и с видимым облегчением засунул монеты поглубже в карман, стоило чужаку небрежно махнуть рукой.