Лесная обитель - стр. 21
– Тут у нашего очага сидит бард, который может спеть о женщинах Моны так, что у тебя сердце разобьется! – промолвил Кинрик.
– Не сегодня, мальчик, – тут же откликнулся друид. Его поддержала хозяйка дома.
– Только не за моим столом; эта история не из тех, которую пристало рассказывать, пока гости ужинают, – с нажимом произнесла она.
Итак, предложение Кинрика ни у кого восторга не вызвало, отметил про себя Гай, – а может, тема эта слишком политически окрашенная для безобидного застольного разговора. Но он разделял чувства барда: прямо сейчас ему совсем не хотелось слушать о зверствах римлян.
Кинрик угрюмо нахмурился – а затем вполголоса сказал Гаю:
– Я тебе потом расскажу. Моя приемная матушка, пожалуй, права; такие истории за ужином не рассказывают, и уж тем более не при детях.
– Лучше поговорим-ка о приготовлениях к празднику Белтайн, – предложила Реис, и, словно по сигналу, Майри и девушки поднялись от стола. Кинрик предложил Гаю руку и помог ему дойти до постели. Молодой римлянин думать не думал, что так устал; все мышцы ныли, и хотя он твердо решил не засыпать до тех пор, пока хорошенько не обдумает всего услышанного, очень скоро он почувствовал, что задремывает.
В течение последующих нескольких дней Гай не вставал с постели: раненое плечо распухло и сильно болело. Но Эйлан, самоотверженно за ним ухаживавшая, уверяла, что такое неудобство – сущий пустяк в сравнении с болезнью, которая непременно приключилась бы от грязного кола.
Дважды или трижды в день Эйлан – похоже, она сама себя назначила его сиделкой, – приносила больному поесть и кормила его, ведь сам он едва мог удержать ложку, не говоря уже о том, чтобы нарезать мясо. Только эти моменты и скрашивали юноше день. С тех пор, как умерла его мать, Гай не сходился так близко ни с одной женщиной и до сих пор даже не осознавал, как сильно ему недоставало подобной близости. Потому ли, что Эйлан принадлежала к народу его матери, или в силу ее женской природы, или, может статься, благодаря некоему еще более глубокому духовному родству, но только Гай и в самом деле чувствовал себя с дочерью Бендейгида легко и непринужденно. В течение бесконечно долгих часов между ее появлениями юноше было больше не о чем думать, и с каждым днем он все нетерпеливее ждал ее прихода.
Однажды утром Кинрик и Реис заявили, что больному пошло бы на пользу ненадолго встать и прогуляться на солнышке. Мучительно прихрамывая, Гай вышел во двор. Там его обнаружила малышка Сенара и принялась взахлеб рассказывать, что они с Эйлан идут в луга – нарвать цветов и сплести венки для завтрашнего празднества Белтайн.
В обычных обстоятельствах мысль о том, чтобы сходить пособирать цветы вместе с двумя девочками, не показалась бы Гаю такой уж привлекательной; но, провалявшись несколько дней в постели, он бы охотно отправился даже в хлев полюбоваться, как Майри – или коровница, если на то пошло – доит скотину. На самом деле получилась скорее увеселительная прогулка: к ней присоединились и Кинрик с Диэдой. Младшие девушки поддразнивали Кинрика, как если бы он и впрямь приходился им родным братом, и отдали ему нести свои накидки и корзинку с полдником.
Сенара напросилась в провожатые к Гаю: юноша поневоле опирался на нее сильнее, нежели ему того хотелось, и убеждал себя, что просто потакает ребенку. Кинрик вился вокруг Диэды совсем не по-братски; эти двое о чем-то тихонько беседовали между собой. Гай гадал про себя, помолвлены ли они; обычаев этого племени он не знал, чтобы судить наверняка, но понимал, что молодым людям мешать не стоит.