Лесная избушка Анатолия Онегова - стр. 14
За медведем я не пошел. Домой я вернулся довольный и в своем дневнике записал, что сегодня в девять часов сорок семь минут я сказал Моему Мишке приветливое “здравствуй”».
Если имя новый знакомый хозяин тайги Мой Мишка получил за доброжелательное отношение к писателю, то следующему хозяину кличка Черепок была присвоена по названию поляны Черепово, расположенной на месте сгоревшей деревушки с тем же названием.
О медведе-попрошайке Онегов рассказывал мне подробно, часто и с юмором. Поражали в первую очередь смелость и мудрость писателя, добивавшегося доверительных отношений с диким и опасным зверем, а также его талант видеть, подмечать, распознавать в лесном собрате человеческие черты характера. А пробудить у Черепка дружеские чувства помогли сгущенка, вареная рыба и сухари, которыми Онегов его подкармливал.
Столом для угощений в лесу на поляне был выбран крепкий пень. Каждое утро Онегов раскладывал на нём сладости и ждал. Знакомый медведь приходил всегда как по расписанию. Вначале его шаги были осторожными, а потом всё увереннее. Боязливость и страх таяли так же быстро, как кусочек сахара. Он так был пленен дармовой едой, что перестал обращать внимание на стоящего рядом у пня высокого человека. Когда Онегов увидел, что Черепок привык к нему и начинает выпрашивать угощение, то решил покормить его с руки. Но тот, увидев протянутые сухари, всё-таки не решился подойти и взять их. Дистанцию он держал прежнюю. Зато утром при виде пустого пня на него находили возмущение, агрессивность, он направлялся в сторону Онегова и требовал еду, подавая грозный рык.
– И как вы, Анатолий Сергеевич, спасались, выходили из этой сложной ситуации? – поинтересовался я.
– Пришлось говорить с ним жестами, объяснять, что сухари закончились, а уха ещё не сварена.
– Неужели, зверюга понимала?
– Бывало, покачаешь головой, разведешь руками, мол, нечего тебе дать, и он перестает выпрашивать. Поворчит, посердится, а затем медленно уходит в лес. А то и упрямится, не уходит, сядет на задние лапы и начинает усердно выпрашивать. Тут его пожалеешь, отдашь вяленую рыбку, припасенную домой в Москву.
– Он что, как собака, умеет выпрашивать угощение?
– Ещё как выпрашивает! Аж сердце от жалости заходится. Однажды я побрел на рыбалку, только сделал первые шаги от избушки к реке, как Черепок перегородил дорогу. Кинулся вновь выпрашивать еду. Я показываю руками, что пуст. Он не отступает, громко ворчит. Пришлось открыть рюкзак и поделиться своими сухарями. Так он это запомнил и в последующие дни, прежде чем подпустить меня к лодке, начинал просить угощение. Не знаю, хорошо или плохо, но попрошайничество вошло у него в моду. Как только я собираюсь на рыбалку, так он следом бредет за мной, провожает до самой лодки. Иду я с ним, разговариваю. Он, конечно, держится сзади на почтительном расстоянии. Слушает меня внимательно. А я рад, обрел друга. Порой он даже встречал меня с рыбалки и, мне казалось, встречал с довольной улыбкой.
– О чем же вы с ним разговаривали?
– Да на разные темы говорим. Иду и знакомлю его с птицами – вон пестрая кукушка с черными пометками на брюхе в виде скоб летит, а тут беспокойная синичка сидит на высокой ветке и усердно вызванивает веселые песни на разные лады. Он кивает головой, значит, понимает. Вообще, медведь – тонко чувствующий зверь. Рассказываю ему, зачем после того, как схоронил у избушки своего четвероного друга Верного, завел щенка лайки по кличке Буран. А потом предупреждаю Черепка, вернее, даю советы, как ему благополучно перезимовать и остаться в живых. А то, мол, пристрелят его охотники, и тайга сразу опустеет. Не зря же ученые говорят – с последним зверем исчезнут на земле все тайны… Любим мы и пофилософствовать, посозерцать. Показываю Черепку, как раннее солнце выкладывает на озерной глади искрящуюся, как первый снег, длинную дорожку.