Лесная гвардия - стр. 5

Черные корни деревьев в какой-то момент начали шевелиться; как живые, ускользать из-под слабых пальцев. Канунников злился и хватал их, лупил по ним кулаком, пока вдруг не почувствовал на пальцах что-то теплое.

«Это кровь, я разбил до крови руки. Я брежу. Галлюцинации, началось воспаление после ледяной воды». – От пугающего осознания, что он больше не управляет собой, накатило спасительное равнодушие.

Больше ничто не имеет смысла, выхода нет, впереди пустота и мучительная смерть в лесу от голода и болезни. Ну, вот и все, он скоро умрет…

Александр перевернулся на спину, выдохнул с облегчением: «Даже если я умру, то смерть моя будет на свободе. Под звездами, они такие же, как в родном Славгороде, крупные и желтые, будто жемчужины».

Губы его дрогнули от слабой улыбки. Канунников сел, потом с трудом поднялся на ноги и неожиданно понял, что стоит рядом с околицей родного поселка. Привычный зеленый заборчик. Так же тихо шелестит березка у дороги, приветствуя поредевшей осенней листвой позднего путника, пока аккуратные домики со своими обитателями смотрят сны.

Он сделал шаг, другой, а потом заторопился, откуда-то прибавилось сил – ведь он вернулся домой! Ноги сами кинулись к родной хате на краю улицы. Саша толкнул калитку, прошел темноту двора и, цепляясь руками за перила, поднялся по трем ступенькам на низенькое крыльцо. И уже здесь упал без сил.

«Это бред, галлюцинация, я в Польше на оккупированной Гитлером территории, я был захвачен в плен и бежал из концентрационного лагеря», – убеждал он сам себя. Но другая часть сознания кричала: «Ты дома в Славгороде! Сон – это пытки в бараке блока С, мертвые военнопленные, горы трупов, издевательства, побег! Тебе приснился кошмар! Все настоящее – запах дерева, шершавый бок ступенек, знакомая до каждой щербинки коричневая дверь. Толкнешь, и за нею будет мама, самовар на выскобленном до белизны столе, верный пес Трезор».

По лицу потекли слезы ужаса: вот сейчас домик и мама окажутся фантазией его воспаленного мозга. Пальцы надавили на шершавые доски входной двери, только тугая пружина не поддавалась – он ведь сам ее ставил, тугую и жесткую, из сетки старой дедушкиной кровати.

«Мама, мамочка! Это я, Саша, открой!» – позвал Канунников из последних сил и потерял сознание, так и не войдя в родной дом.

Мама ласково провела холодным полотенцем по его лицу, только легче от этого стало ненадолго. Все тело пылало. Саша застонал от болезненных колючек, что впились в кожу, перед глазами до сих пор стоял тюремный двор с мертвыми телами заключенных.

– Мамочка, дай воды! У меня был ужасный кошмар!

– Тише, тише, прошу вас, – зашептал совсем рядом чужой голос.

Александр с усилием открыл глаза: размытый силуэт над ним постепенно превратился в незнакомую округлую блондинку средних лет.

– Где я? Кто вы? – Он попытался подняться.

Незнакомка вдруг ойкнула, зажала ему рот рукой, встревоженно обернулась к проему над лестницей:

– Молчите! Тихо!

Наверху кто-то забарабанил в дверь, закричали на немецком:

– Пани Дашевская, откройте! Это патруль СС, нам надо проверить дом! Мы ищем беглых пленных!

Женщина повернулась к Канунникову и прошептала ему в самое ухо:

– Молчите! Слышите меня? Молчите, что бы ни произошло! Иначе фашисты расстреляют и вас, и меня! Я сейчас проведу патруль по дому, чтобы они ушли. Вход сюда, в подвал, они не увидят. Только молчите, умоляю!