Леший - стр. 17

Между тем летнее солнце уже засобиралось на ночлег, притуляясь опуститься за островерхие ёлки стоящего за деревней леса. А это значит, что домой добираться придётся в сумерках, чего кобыла очень не любила, поскольку острота зрения уже была не той, что в молодости, а из-за слепоты на вроде бы знакомой дороге приходилось то и дело то оступаться, то спотыкаться, вызывая недовольство добрейшей души ездока.

Особенно не любила Зорька в темноте шагать через перелесок, что начинался сразу за Дерюгино. Там на полпути, у почти пересохшего Чёрного ручья, её всегда тревожило что-то непонятное, заставляя ускорять шаг и добровольно переходить на рысь. Никогда Зорька не встречала там ни медвежьих следов, не чуяла какого другого зверя, но непонятный страх всякий раз пробирался внутрь, будоража и пугая.

И когда надежды на скорое возвращение домой совсем уже иссякли, Зорька увидела подходящего к ней Анемподиста. Она хорошо его знала, потому что не раз до того, как стала председательской, отряжали её таскать столбы вдоль телефонной просеки. Кобыла обрадовалась Лешему и негромко приветствовала его коротким ржанием, повернув опутанную ремнями уздечки морду к подходящему человеку.

Анемподист погладил по загривку кобылу, истомившуюся долгим ожиданием хозяина, о чём говорила истоптанная у изгороди трава, и начал распрягать лошадь. Рассупонил, распустил хомут, снял дугу, освободил оглобли и повёл Зорьку вдоль огорода. Лошадь ничего не могла понять, когда, ведя её под уздцы, Леший обогнул изгородь и привел к тому же самому месту, только с другой стороны огорода. Просунул оглобли сквозь жерди, снова запряг Зорьку в двуколку, похлопал её по крупу и пошёл дальше своей дорогой.

Вскоре от дома появился и председатель. Он долго ходил возле Зорьки, хмельной головой старясь понять, как умудрилась лошадь встать таким образом, что сама оказалась на одной стороне изгороди, а двуколка – на другой.

– Эх ты, бедная моя Зоренька! – приговаривал он. – Вон как заждалась распутного хозяина, как на паутах билась! Да как же ты умудрилась так в забор-то просунуться? Ой ты, бедолага моя, щас мы с тобой тут разберёмся…

Но разбирался Иван Михайлович долго, пока в его хмельную голову не пришло-таки осознание того, что как ни крути, а придётся лошадь перепрягать. Этот добрый по натуре человек так и не смог даже предположить, что не лошадь виновата, а просто столкнулся он в очередной раз с проделками Лешего.

– На дальней на сторонке одну меня любить… Ой, девки, не поётся што-то сёдни. – Баба Лёля отодвинула от края стола чашку. – Не с Коленькой ли што случилось? Чует сердце беду.

– Ой, да ладно тебе, Лёлька, душу-то рвать. Не малец грудной. Здоровый мужик, при семье да при детях. Он ить всего-то чуток моего моложе, а мой-то уж дедушка.

– Правнучку-то, Аннушка, на лето не привезут к тебе свежим козьим молочком отпаивать?

– Дак чё её отпаивать? Поди, не больна кака.

– Дак ведь пользительно бы летом-то на свежем воздухе. Не то што в городу.

– Да писал Васька-та, што больно охота бы привезти, да боятся на моторке по озеру: не простудить бы дитя малое.