Лепестки на ветру - стр. 33

– Я имею в виду, Кэрри, ты не должна упоминать о другой семье, кроме Криса, меня, доктора Пола и Хенни. Понимаешь?

Она кивнула, но, судя по скривившимся губам, по выражению лица, не поняла. Она все еще хотела к маме!

И вот настал ужасный день, когда мы повезли Кэрри за десять миль от границы Клермонта поступать в умопомрачительную частную школу для дочек богачей. Школа занимала огромное белое здание с портиком и колоннами, а табличка у входной двери гласила: «Основано в 1824 году».

В теплом и уютном кабинете нас приняла наследница основателя школы, мисс Эмили Дин Дьюхерст, статная красивая женщина с гладкими седыми волосами и лицом без единой морщинки.

– Она прелестный ребенок, доктор Шеффилд. Разумеется, мы сделаем все для того, чтобы учиться здесь ей было удобно и хорошо.

Я наклонилась обнять дрожащую Кэрри и прошептала:

– Держись, постарайся, чтобы тебе здесь понравилось. Не скучай. Каждый уик-энд мы будем забирать тебя домой. Ладно?

Она выдавила из себя улыбку и тихо пробормотала:

– Я постараюсь.

Нелегко было уезжать, оставив Кэрри в этом роскошном белом здании колониального стиля.

А на следующий день пришло время и Крису собираться в колледж. Я с болью смотрела, как он пакует вещи, и молчала. Я не могла говорить, и мы боялись взглянуть друг на друга.

Его колледж был еще дальше, в тридцати милях от города. Дома университетского городка были из розового кирпича, но опять с обязательными белыми колоннами. Поняв, что мы хотим остаться наедине, Пол удалился под каким-то довольно неуклюжим предлогом, сказав, что хочет посмотреть сад. Мы с Крисом уединились в нише окна-фонаря. Мимо постоянно пробегали молодые люди, бросая на нас любопытные взгляды. Мне хотелось обнять его, прижаться щекой к его щеке. Мне хотелось, чтобы это стало нашим прощанием с любовью, чтобы мы наконец поняли: она ушла навсегда, по крайней мере ушло навсегда то, что было в ней неправильным.

– Крис, – запинаясь, чуть не плача, заговорила я, – что я буду делать без тебя?

Его голубые глаза меняли цвет, как в калейдоскопе, отражая смену чувств.

– Кэти, ничего уже нельзя изменить, – отрывисто прошептал он, схватив меня за руки. – И когда мы встретимся опять, мы почувствуем то же самое. Я люблю тебя. И всегда буду любить, хорошо это или плохо, я ничего не могу с этим поделать. Я буду заниматься, как зверь, чтобы не оставалось времени думать о тебе, скучать и гадать, что происходит в твоей жизни.

– И станешь самым молодым выпускником медицинского колледжа в истории человечества, – поддразнила я, хотя голос мой был так же отрывист, как и его. – Оставь для меня немножко любви и спрячь ее поглубже в твоем сердце, а я спрячу свою любовь к тебе. Мы не должны повторять ошибки своих родителей.

Он тяжело вздохнул и опустил голову, уставившись в пол у себя под ногами; а может быть, глядя на мои ноги на высоких каблуках, которые мне очень шли.

– Береги себя.

– Конечно. И ты береги себя. Не занимайся слишком много, не отказывай себе в развлечениях и пиши мне не реже раза в день. Я думаю, мы не будем накручивать телефонные счета.

– Кэти, ты ужасно красива. Может быть, слишком красива. Я смотрю на тебя и вижу нашу мать: в наклоне головы, в том, как ты складываешь руки. Не слишком очаровывай нашего доктора. Я имею в виду, он, в конце концов, мужчина. У него нет жены, и ты будешь жить с ним под одной крышей. – Он поднял на меня вдруг потемневшие глаза. – Не делай глупостей, чтобы заглушить любовь ко мне. Вот что я хочу сказать.