Леопард с вершины Килиманджаро - стр. 38

Кошка, а скорее всего – барс сидел, слегка наклонив ко мне морду, которая была много светлее, чем вся остальная его шерсть, и молотил толстым своим хвостом по стене.

Почему он не нападал? Сыт, что ли? Или лень прыгать?

У меня появилось желание подпрыгнуть и уцепиться за этот хвост.

И тут я понял, что это вовсе не барс, а просто человек, который сидит, положив подбородок на колено, и болтает другой ногой.

Я вдруг разозлился.

– Эй! – закричал я и сам вздрогнул от непривычно громкого звука. – Что вы там делаете?

Тот, наверху, вздохнул, подобрал ногу и ответил серьезным детским голосом:

– Я вас спасаю.

Я уставился вверх. Голос принадлежал девчонке лет двенадцати–четырнадцати.

Я ничего не имел против того, чтобы меня спасали, и притом попроворнее.

– Тогда почему бы тебе не кинуть мне веревку?

Сверху опять послышался легкий вздох. Было похоже, что меня учили вежливости.

– Вы меня об этом еще не попросили.

– Ну так я прошу.

– А что мне за это будет?

Я оценил создавшееся положение.

– Я древний могучий джинн, – сказал я загробным голосом. – Я сижу здесь три тысячи лет. В первую тысячу я надумал сделать самым красивым человеком на земле того, кто меня освободит. Но никто не пришел. Во вторую тысячу лет я мечтал подарить моему освободителю самую долгую жизнь, какую он пожелает. И опять никто не пришел. На исходе третьей тысячи лет я решил, что тот, кто спасет меня, займет мое место на веки веков. Кидай веревку, и в знак благодарности я спихну тебя в эту канаву.

– Идет, – прозвучал голос довольно равнодушно, и мне на голову шлепнулся конец толстой веревки.

Я подергал ее – довольно крепко. Вылез.

Она стояла на камне, и мы очутились нос к носу. Единственное, что я смог разглядеть в темноте, были глаза, и без того огромные, да еще обведенные черной краской, так что казалось, что на лице, кроме глаз, вообще ничего нет. Я не ошибся в возрасте – ей было лет четырнадцать, не больше.

– Ну? – сказала она.

Я пожал плечами, без особого энтузиазма сгреб ее в охапку и потащил к расщелине.

Вероятно, я сделал ей больно, когда стиснул ее в своих лапах, потому что страшно замерз и движения мои были резки и неловки. Но она ничего не сказала мне, а только замерла и закрыла глаза. То, что сначала показалось мне краской, было неправдоподобными, как у Элефантуса, ресницами.

Я почувствовал, что делаю что-то не то, и опустил ее на камень. Сам присел на корточки перед ней:

– Испугалась?

Она резко вскинула подбородок:

– На языках древнего востока «джинн» означает не только «волшебник», но и…

– Дурак, – закончил я.

– Холодно? – спросила она.

– Холодно. – Я не видел смысла притворяться.

– Летим в Хижину. У меня с собой ничего нет.

– Спасатель! – сказал я.

Она не потрудилась ответить.

– А что такое Хижина?

– Наша база. – Она пошла к мобилю, висящему в полуметре над камнями.

«Любопытно, что это еще за детский сад в горах?» – подумал я. И тут вспомнил, что меня ждут, что ни в какую Хижину я лететь не могу и приключения этой ночи должны окончиться.

– Послушай, – сказал я, подходя и облокачиваясь о крутой бок мобиля. – А ведь мне нужно домой.

– Мама волнуется?

– Нет, – сказал я, – не мама. Жена. – И сам удивился своим словам.

Я назвал Сану женой. Впервые назвал женой. Раньше я называл ее – Моя Сана. Но почему-то перед этой девчонкой я назвал ее – жена. Лучше бы я ничего не говорил.