Леопард с вершины Килиманджаро - стр. 100
Какой тут, к чертям, скафандр.
Пока Мортусяна мучили все эти ужасы, – он всегда препогано чувствовал себя в самом начале рейса, потом это проходило, а если и возвращалось, то лишь в виде короткой, мучительной спазмы панического страха, так вот, этот новичок, этот салажонок в первом рейсе тотчас же принялся стаскивать с себя скафандр, словно так и до́лжно по инструкции. Скафандр поплыл по кабине и остановился возле пульта, медленно путаясь в стойках аккумуляторного стеллажа. Санти и не подумал его догнать, а неторопливо полез в карман и извлек из него великолепную золотую серьгу ручной работы, а за ней – алый платок, достойный самого капитана Кидда. «Ах, какой мальчик, какой хорошенький мальчик, – с отчаяньем думал Пино, – ведь О’Брайн этого мальчика – в три шеи…»
Не было ни малейшего сомнения в том, что в первую же минуту по прибытии в порт назначения капитан со всей присущей ему корректностью укажет этому красавчику на грузовой люк (как известно, космонавт, покинувший корабль через грузовой люк, обратно уже не возвращается).
Но капитан осмотрел своего подчиненного почти приветливо и пробормотал себе под нос что-то по-русски. Пино русского не знал и поэтому предположил, что капитан попросту выругался. Но Санти, как девочка, передернул плечиками и засмеялся, а потом сделал зверское лицо и запел старинную пиратскую песню:
Санти пел, и выражение шутовской свирепости сменялось спокойной уверенностью, и чертовски вкусный, персиковый баритон наполнял все пространство между приборами, щитами и экранами, и стройная, еще совсем мальчишеская фигура в черном комбинезоне и алом разбойничьем платке, непринужденно висевшая в полуметре от пола каюты космического грузовика, почему-то совсем не казалась противоестественной, и пиратские куплеты не рождали никакого недоумения. И Мортусян, скорбно покачивая головой, пришел к выводу, что есть люди, которым от самого Господа Бога разрешено почти все, ибо то, что они делают, всегда прекрасно.
Черт знает что творилось на старухе «Бригантине».
– Еще три часа пятьдесят минут, – сказал капитан. – Вы бы поспали, ребята.
Мортусян заворочался в своем гамаке, устраиваясь поудобнее, – в свободном полете ему всегда плохо спалось. Санти помахал ручкой и подплыл к самому пульту, расположившись в полуметре над О’Брайном. Вообще-то, в каюте было тесновато, и забраться под потолок, несомненно, имело некоторый практический смысл, но укладываться над самим капитаном – это мог себе позволить только такой человек, как Санти. Потому что ему от самого Господа Бога позволено все, даже это.
Было неудобно в гамаке, в голове тоже было как-то неуютно от всех этих мыслей, и Пино разворчался несколько громче, чем он всегда это себе позволял:
– О господи, неужели так трудно погасить общий люминатор? Ведь не пикник же нам предстоит, честное слово…
Не заснуть будет даже на полтора часика, перед тем как приниматься за дело.
– Разумеется, если вам угодно, – приветливо отозвался Санти и переместился к энергетическому щиту.
Щелкнул тумблер, стало уютнее, но одновременно словно плотнее сделался воздух, словно жарче стало, словно южная ночь пришла откуда-то в каюту летящего так далеко от Земли корабля.