Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - стр. 35
И вот, старый человек, узрев, сколько образовалось свободного времени, сучит рукава, чтобы схватить его, если не за горло, то за шиворот, подчинить и направить вперёд по своему желанию. Дудки. Если время придумали люди, это не значит, что с ним можно обращаться по-свойски. Пройдёт совсем небольшой срок, и время понесётся на перекладных, не обращая внимания на беспомощного седока. Хорошо, если до конечной остановки успеешь осознать, что жизнь так же прекрасна, как коротка.
Остывающая летняя ночь мягко готовится ко сну. Даже в безветрие она полна шорохов и звуков, которые издают насекомые. По многолетним наблюдениям, завтра, 7 июля, к ним присоединятся цикады и несколько месяцев без устали станут щипать свои цимбалы день и ночь, прерываясь только на дождик. Кажется, что звенит в ушах. Местные не обращают на них внимания, думают, это такие кузнечики, и смотрят недоверчиво, когда показываешь им больших грязно-жёлтых мух. Точно так же, независимо от погоды, строго по календарю, 15 октября на две недели отключат горячую воду, но что важнее – во второй раз зацветёт белый бересклет, и вся Хоста потонет в душном аромате восторга.
Цикады прилетели в срок и заголосили так отчаянно, что бедная душа моя болезненно заворочалась. Воспринимая жизнь всерьёз, можно порвать сердце. Чтобы не умереть от истины, нам дано искусство, сказал Ницше. Кто бы спорил.
Наибольшее удовольствие доставляют мне книги – всегда есть собеседник, умнее тебя, но устают глаза, хотя оба хрусталика заменены на американский эрзац. Между тем проживать чужие жизни – не просто сладостно любимое занятие, чтение для меня наркотик. Я ухожу в чужой мир, из которого потом трудно вернуться в собственный – он кажется бедным и пресным. Это плохо.
Все стены заняты полками с собраниями сочинений, но перечитывать классику заставить себя не могу, опасаюсь, что она сильно разойдётся с сущностью нынешней жизни, потускнеет под бременем личного опыта, а было бы жаль, пусть остаётся в прежних ощущениях. Да и отпущенного времени не так густо, чтобы тратить на повторение пройденного.
Ушли в небытие мои современники, такие гиганты, как Астафьев и Распутин, неповторимый Шукшин. Не стало трагика Шаламова – подобный писательский дар так же редкостен, как драматический тенор среди теноров. Нет многих, многих других, которым, казалось, несть числа, я уж не поминаю уникальную плеяду поэтов-шестидесятников.
Хороших отечественных текстов мало, хотя попадаются. Прочитав, могу забыть сюжет, но остаётся тонкое послевкусие и ощущение радости от приобщения к прекрасному. Некоторые пишут мастерски, увлекательно и даже слегка развлекательно – иначе, кто ж напечатает. Строчки лепятся слажено, время от времени подпрыгивая на ухабах от неожиданных сравнений и словечек: видимо, сочинители полагают, что вызывать удивление – важная черта нового времени.
Среди писательских имён слишком много журналистов, эти, как правило, выбирают жареные темы: низменные инстинкты, задрапированные флёром светской тусовки, возня вокруг больших денег, пьянство, рафинированные бляди в разнообразных ракурсах. Расчёт на некий круг молодёжи, пускающей слюни по образу жизни «Тёлок» Минаева. Журналистам очень мешает профессионализм, который не заменяет таланта, а только мешает, омертвляя написанное. К беллетристике, понимаемой как