Размер шрифта
-
+

Лента Мёбиуса - стр. 26

Находясь в увольнительной, рядовой мотострелкового полка девятнадцатилетний Вьюжный вступился за одного парня, которого трое мажоров били смертным боем.

Всё начиналось на его глазах.

Сначала мажоры подрезали на «Гелендвагене» машину этого незадачливого, а когда он не сумел избежать столкновения – пустячного, едва заметная царапина на заднем номерном знаке «Гелика», – вытащили его на асфальт и принялись отчуживать ногами по корпусу и голове; «виновник» аварии уже сознание потерял, а они продолжали избиение и не собирались останавливаться.

Вьюжный крикнул: «Прекратите, что вы делаете!» – и этим моментально переключил агрессию на себя, причём в ход пошли монтажки и травматический пистолет. Солдат же вооружился поясным кожаным ремнём.

Драка была скоротечной, не больше десяти-двенадцати секунд.

Сумев уйти от выстрела, Илья замахнулся, и… удар ременной бляхой пришёлся по виску одного из представителей «золотой молодёжи», того, который стрелял из травмата; врачи, приехавшие на «скорой», лишь констатировали смерть на месте происшествия. В определении срока Илье Вьжному немалую роль сыграли высокое положение в обществе и деньги отца погибшего; толику их получил и избитый парень, вследствие чего он дал показания против солдата, выставив его в чёрном свете.

В лагере Илье доводилось петь на сцене Дома культуры – глуховато и в какой-то степени похоже на исполнение Леонида Утёсова, чем и снискал расположение местной братвы и остальных заключённых; позже, когда он вышел на свободу, его особенный зэковский шансон стал популярен среди миллионов, в то время как большинство других вокалистов словно терялись в общем хоре.

Блатные песни даже перед обычной аудиторией бывший лагерник нередко предварял словами: «Жизнь ворам, братве удачи»; можно сказать, что зона оставила на его психологии неизгладимые шрамы, впрочем, как и на всех нас.

Но о Вьюжном я лишь к слову.

Третьим был старинный романс «То не ветер ветку клонит», многим известная поэтическая история о добром молодце, потерявшем любимую – видимо, умершую, – а с ней и смысл существования на белом свете.

Расступись, земля сырая.
Дай мне, молодцу, покой,
Приюти меня, родная,
В темной келье гробовой.

Это слова предпоследнего куплета, но обычно исполняемого последним.

В юношестве я не слишком-то задумывался о содержании упомянутого песенного шедевра и в значительной мере пропускал его мимо ушей. Лишь спустя годы меня поразила глубина душевной раны, излитой в стихотворной форме.

Автор сего произведения – поэт Семён Стромилов. О судьбе его мне поначалу ничего не было известно, и я полагал, что такую скорбность мог испытывать только человек, переживший личную трагедию, и именно ему могильный уют казался великим благом.

Ещё я думал, что Стромилов не так уж долго протянул на этом свете, ушёл в мир иной вслед за милой, иначе бы он со своим талантом был широко известен. Хотя, может, она, милая его, и не умерла вовсе, а была отдана за другого.

Много позже, уже после побега из зоны, я вычитал в Интернете, что Стромилов был чиновником и прожил пятьдесят два года, и тогда мне стали приходить мысли, что в своём стихотворении поэт рассказал историю кого-то из близко знакомых или человека крепостного сословия.

Однако я опять отвлёкся.

Романс этот я исполнил своим природным голосом – бархатистым, с верхними переливами.

Страница 26