Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция - стр. 11
Иногда мне стало казаться, что, если бы я лежала в одной постели с Владимиром, а она в этот момент зашла в спальню, то и тут Крупская бы ничего не сказала, а только тактично вышла бы из комнаты.
Я чувствовала, что с каждым днем все больше и больше Владимир начинал относиться ко мне не как к товарищу по партии, а как к женщине.
– Инесса, ты моя муза! – как-то в минуту откровения сказал он мне. – Когда ты рядом, я чувствую, что могу свернуть горы!
– Владимир, перестань… – начала было я, а потом сама же себя и оборвала, я – взрослая женщина и должна говорить прямо то, что думаю и чувствую. – Я хочу быть твоей музой! Это то, чего я хочу больше всего на свете, дорогой Владимир! – продолжила я уже в ином ключе. И, набравшись смелости, посмотрела ему прямо в глаза.
Ленин взгляда не отвел. Он несколько минут пристально разглядывал меня, а потом, улыбнувшись, сказал:
– Тогда ты будешь моей музой, Инесса. Лучшую кандидатуру на эту роль мне и не найти.
И тут со мной случилось что-то неожиданное. Я обняла Володю и начала целовать его высокий лоб, лицо, глаза, губы, шею. Он не останавливал, остановилась я сама, когда, наверное, тысячу раз поцеловала мужчину, о котором все это время только мечтала. Тогда меня накрыло чувство эйфории, я не отдавала отчет своим поступкам, и если бы в комнате был кто-то еще, даже Надежда, я бы поступила также. Этот порыв словно ураган подхватил меня и бросил в объятия того, кого я любила больше всего на свете! Но когда это чувство улетучилось, я поняла, что Ленин снова сидит за работой, а я, как дурочка, стою посреди комнаты. Побормотав тихие извинения, я выскочила вон. И только прислонившись к стене по ту сторону комнаты, поняла, что я бы согласилась жить втроем с ним и его женой, только если бы он позвал. Да, возможно, это кому-то покажется аморальным, но не мне! Я желала этого мужчину как никогда, и мои губы все еще хранили привкус нежных поцелуев.
В тот вечер за ужином я старалась не смотреть на Владимира и больше молчала.
– Инессочка, а что это ты сегодня такая неразговорчивая? – обратилась ко мне тогда Крупская и неожиданно, как будто женское чутье ее не обманывало, спросила. – Уж не натворила ли ты чего?
Мое сердце совершило стремительный кульбит и ухнуло куда-то в пятки. Она все знает, пронеслось в голове. Но Надежда вдруг рассмеялась и продолжила: – На тебя это так не похоже – молчать. Вот я и заволновалась: не случилось ли чего?
– О, нет, не волнуйтесь, все хорошо. Я… я просто задумалась, – нашлась я.
– Не пугай нас так, душечка! – Надежда ласково похлопала меня по плечу.
И вот в тот вечер я поняла на сто процентов – она все знает. То есть, у нас действительно получался любовный треугольник. Но какой-то странный – без острых углов… Она меня не выгоняла, Владимир тоже не просил покинуть их, а сама я по своей воле и вовсе бы не ушла. Так шли дни, летели недели. Мы с Владимиром, оставаясь наедине, могли часами разговаривать о чем угодно, но теперь к этому прибавилось еще и то, что он разрешал мне его целовать. Да-да, в разгар беседы я могла подойти к нему и целовать его лицо, шею, руки… Я вставала на колени подле него и целовала его пальцы. Я думаю, он понимал, что, стоя перед ним вот так вот, я боготворю его и его гений. Он не прогонял меня и позволял стоять вот так некоторое время. А если бы Володя разрешил мне так стоять вечно, я бы простояла!