Лекарство от бессонницы - стр. 20
Я встала и с трудом подошла к ванне. Вода тем не менее оказалась достаточно горячей. Или она тут магически не остывает, или девочка Тина решила меня сварить нахрен. Супчик из человека – ням-ням.
И я рассмеялась. Так. Истерика. Потом я вспомнила Василису, вспомнила Пашку моего, отщепенца, вспомнила Серёгу. Вот это реально жесть. Я тут, они там над частью меня, которая явно уже въехала в кому, хотя может ещё нет? Может есть шанс, что меня вытащат из этого проклятого коматоза? Чтоб провалились эти чёртовы таблетки!
Ванна пошла мне на пользу. На деле я расслабилась, боль в ногах унялась и поплакав мне стало немного легче. Я вздохнула и огляделась.
В таком месте можно чувствовать себя как-то, словно ты королева, а я чувствовала себя, как оборванка, которую подобрали на улице и решили привести в божеский вид. Сколько там об этом есть всяких сюжетов? Сжавшись, уставилась на словно уничтожащий меня своим видом красивейший потолок.
Надо было сразу просить антидепрессанты, сразу тяжёлая артиллерия, может не случилось бы такой хрени?
Я вылезла. Полотенца тут вполне похожи на наши, такие словно из микрофибры. Мягонькие. Выйдя в ставшую внезапно моей комнату, я обнаружила на кровати вещи. На улице было что-то вроде поздней весны или может лета, хотя почему-то внутри меня было такое удивительное понимание, что нет, это пока ещё весна. Она пахнет иначе. И я вспомнила запах крови Гэласа, от которого меня унесло в дали дальние. Надо было и об этом спросить. А то вдруг при мне кто кровь пустит, а я сойду с ума, как они вот все нервничают на меня глядя.
В замке было тепло, как ни странно. Мне всегда казалось, что в помещениях таких размеров просто нельзя сохранить тепло, тут должно быть холодно, потому что три двери и размеры комнаты, словно даже не знаю с чем сравнить, но мне виделось, что спальня эта просто невообразимо большая. Такая не нужна, тут ещё человек пять жить и спать могут, и не сталкиваться друг с другом.
А ещё тут стояло зеркало в полный рост. Я надела очень мягкие на ощупь юбку, цвета пожухлой зелени, рубашку белую, почти такого же кроя как на всех здесь, с такими серебряными пуговками на плече и длинным рукавами. Юбка такая расклешённая, длиной миди, доходила до середины икры. Вот обувь мне не принесли, но пол достаточно тёплый, так что ладно.
Я уставилась на своё отражение – ну, вроде я. Хоть это радует. Оболочки, кажись, не сильно отличаются от оригинальной, финальной, конечной, как там ещё её можно обозвать, версии.
В целом неидеальность моей груди и живота этот наряд скрывал. Пояс у юбки широкий и достаточно плотный, так что надёжно удерживал мой животик-дружочек, выносивший двоих детей подряд, решивший до конца моих дней рассказывать об этом миру, и потому никак не желающий спрятаться обратно внутрь, стать плоским, как раньше, что бы там я с ним не делала. Попа моя, такая круглая, аппетитная, вспомнились слова Серёги. На глаза снова навернулись слёзы.
Так, отставить слёзы! Нарыдалась уже, пить хочется, жуть.
И я вгляделась в лицо и поняла, что выгляжу весьма прискорбно. Впрочем, чего я хотела – столько рыдать? Раскрасневшийся нос, прямой и который я всегда считала слишком крупным для моего лица, но на деле нос как нос. Хотя мама всегда мне говорила, что мои нереально здоровенные глаза компенсируют и уравновешивают моё лицо.