Легкая корона - стр. 9
– Эй, ты как? У тебя ничего не сломано? – неожиданно густым басом спросил он.
Я села, подвигала туда-сюда руками, ногами и головой.
– Кажется, нет. А что случилось-то?
– А пипл так рванул вперед, когда «Алису» увидел, что тебя буквально распяли у сцены.
– Я упала, что ли?
– Нет, места, чтоб упасть, там не было. Я рядом стоял, пытался бороться, – меня тоже прижимали к сцене. Увидел тебя без сознания, я на тебя давно смотрел, а ты меня не замечала.
– Извини.
– Ага, знаешь, это странно. У меня рост метр девяносто два – меня обычно замечают… Ну, так я тебя схватил и вытащил из толпы. Они все в одну сторону, а я с тобой – им навстречу. Смотри, всю майку порвали.
– Спасибо тебе, ты мне жизнь спас.
– Ну, спас жизнь… Так, предотвратил синяки и ушибы. Но вообще конечно. Я горжусь собой. А ты что, одна здесь?
– Да нет, с подругой. Но мы потерялись. Надо бы ее найти.
– Ладно, ты отдышалась? Как чувствуешь себя?
– Нормально.
Мы взялись за руки и бросились в людскую гущу, хотя к сцене больше не пытались пробиться.
– Тебя как зовут? – обняв меня за плечи, спросил он.
– Ты будешь смеяться и не поверишь, но это чистая правда. Меня зовут Алиса. А тебя?
– Ты тоже будешь смеяться. Меня зовут Костя.
А на сцене Костя Кинчев и «Алиса» затянули «Все это рок-н-ролл». Мы оба решили, что это – судьба.
– Ой, ты меня напугал. Не надо так больше делать, – сказала я, когда Костя вдруг вырисовался у меня перед глазами из московского зимнего сумрака. Он был вроде не такой, как обычно, казался старше и больше. Через пару секунд до меня дошло, в чем дело, – Костя был одет в костюм с галстуком и допотопное двубортное пальто а-ля Политбюро, что в сочетании с красными от холода щеками делало его похожим на комсомольского лидера.
– Я сейчас переоденусь. Одежда у меня в рюкзаке, – скороговоркой произнес он.
– Какая одежда в рюкзаке?! Зачем, в смысле почему?
– Давай зайдем к тебе в подъезд, – Костя достал из своего рюкзака свитер, джинсовую куртку и кроссовки. Снял брюки – под ними оказались его обычные драные обтягивающие джинсы. Свернул пальто и костюм и запихал в рюкзак. Я наблюдала за ним с раскрытым ртом.
– Не успел сегодня утром переодеться, опаздывал. Пришлось все брать с собой. Понимаешь, когда из дома выхожу, отец всегда проверяет, как я одет. Я должен быть в костюме, в рубашке, в ботинках, в этом дурацком пальто для старых пердунов. А в подворотне у меня есть мусорный бак, я его утащил в другом районе, так что в него мусор не бросают. Это мой тайник. Я в нем прячу нормальную одежду: вот эти джинсы, куртку, кроссовки; и там переодеваюсь.
– В подворотне прямо? Что, как бы каждый день так? – немного отупев от услышанного, спросила я.
– Ага. Там никто почти не ходит. Так я костюм и туфли оставляю в баке, а сам одеваюсь нормально и еду в институт или на сейшен.
– И что, когда возвращаешься домой, опять переодеваешься, что ли, в костюм?
– Да. А то, если отец узнает, что я в таком виде хожу, перестанет из дома выпускать. Он меня уже запирал на два месяца. Лучше так, чем вообще из дома не выходить.
– Ты меня разыгрываешь, да? Скажи честно!
– Жалко только, что джинсы совсем старые уже и скоро порвутся окончательно, – он поковырял пальцем дыры на штанинах, – и в чем я буду тогда ходить? Это мои единственные джинсы, все остальные отец выбросил, когда нашел. Смешно, да? Все себе сами дырки делают в джинсах, для моды, а у меня по-настоящему протерты, от старости.