Легкая корона - стр. 21
– Ты что, совсем обалдел? – я пока еще не до конца верила в серьезность его намерений.
– Это ты обалдела, если считаешь, что я просто так отдам тебе результат огромного труда, и не только моего, заметь.
– Это же твой журнал! Вот и дай мне его!
– Это моя работа. Журнал – это моя работа. Я на службу не хожу и нигде зарплату за то, что просиживаю штаны с девяти до шести, не получаю. Журнал – мой основной заработок. Я денег у отца, как ты, не беру. Я печатаюсь иногда то там, то здесь, но живу-то именно на деньги от продажи журнала. Ты должна это понимать и уважать!
– Я уважаю, и даже очень! Но ты пойми, то, что ты хочешь взять с меня деньги, – это… ну, я не знаю…
Я не могла сказать: «Ведь я – твоя девушка», потому что мы никогда не обсуждали природу наших отношений: я как-то сразу поняла, что надо радоваться дню сегодняшнему, а о дне завтрашнем лучше не задумываться. Каждый раз, расставаясь с Громовым, я не знала, когда будет продолжение, когда он позвонит или встретится со мною. Он постоянно держал меня в подвешенном состоянии, я была в тревожной неизвестности. Условия диктовал он, и я знала, что вопросы из серии «какие у нас отношения» лучше не задавать.
Даже в невинной просьбе подарить мне журналы Громов увидел покушение на свою независимость, намек на какие-то особые отношения между нами, и сразу поставил меня на место.
– Почему я должен делать для тебя исключения? Если я всем своим знакомым начну раздавать журнал бесплатно, то на какие шиши мне существовать? Что ты кобенишься? У тебя денег куры не клюют. Вот три номера, лучшие – я специально для тебя отобрал. Гони тридцатку – мне срочно бабки нужны.
Подтвердились мои самые худшие опасения – я для него просто еще одна знакомая, а никакое не исключение. Все наши ночные приключения, многочасовые разговоры по телефону, мои откровения – все это ерунда, я все себе напридумывала.
– Да подавись ты своим сраным журналом! – еле сдерживая слезы, закричала я и выбежала из его квартиры, громко хлопнув дверью на прощанье. Я думала, что он побежит за мной, остановит, попросит прощенья, но меня ожидало горькое разочарование. Громов и бровью не повел. Ночью, в наше обычное время – часа в два, – он не позвонил. Последнее время, когда я не была с ним, я не могла заставить себя выйти из дома, мне было скучно со всеми, я просто физически мучалась в любой компании и ждала, когда можно будет убежать, забиться в свою комнату и ждать его звонка. Я брала телефон к себе и дежурила около него, боясь отойти, потому что второй аппарат стоял в спальне родителей, рядом с отцом, и если я не успевала сразу снять трубку, то звонок или будил отца, или он даже успевал ответить сам.
– Да! Кто это? – орал он бешеным голосом, разбуженный часа в три ночи.
– Это Сережа, – неизменно вежливо отвечал Громов.
– Это меня, – пищала я по второму аппарату. – Повесь трубку.
– Что за мудак этот твой Сережа? – выговаривал мне отец на следующий день. – Какой мужчина будет говорить «Сережа», он же не мальчик уже. Ты долго такого мудака искала?
– А что такого? Как надо? Сережа – очень красиво, мне нравится.
– Сказал бы «Сергей», по крайней мере. И потом, почему он звонит в такое время? Где он был, чем занимался? Ты-то дома была? Ты понимаешь это или ты совсем не в состоянии соображать?