Легкая корона - стр. 18

Иногда мы заходили к громовским знакомым, всегда женского пола, у которых, как он выражался, можно было обогреться и поесть. Он доставал толстенную записную книжку и звонил тем, кто жил поблизости от того места, где мы находились.

– Привет, это Сережа. Да, Громов. Я тут совсем рядом с твоим домом. Можно заскочу?

Иногда ему отказывали, но чаще говорили «да». Про меня он не упоминал, и когда, открыв нам дверь, хозяйка видела его с девушкой, то, скажем так, удивлялась. Но не сильно. У них у всех по лицам разливалась какая-то понимающая улыбка. Они впускали нас и ничего не говорили. Громов вел себя очень оживленно и говорил без умолку, хозяйка дома готовила нам чай, некоторые нас кормили. Эти женщины смотрели на Громова с удивлением и грустью, на меня же не обращали внимания. Я по наивности думала тогда, что у него много знакомых и что так случайно каждый раз получается, что мы оказываемся рядом именно с очередной одинокой женщиной. Лишь спустя время я выяснила, что все они были его бывшими любовницами, которым он никогда не давал пропасть окончательно из его жизни. Ситуация, когда Громов сводил своих женщин, заводила его, тем более что все они были настолько интеллигентны, что не выражали ни малейшего протеста.

Вскоре после нашего знакомства я обнаружила, что он очень прижимист. В наших ночных скитаниях по городу мы неизбежно начинали умирать от голода ближе к утру. Мест, которые были открыты всю ночь, в центре почти не было, кроме пельменной на Лубянке, где основной публикой были таксисты, работавшие в ночную смену. Была еще пара забегаловок, открывавшихся очень рано, часов в шесть. К половине шестого у входа обычно уже собиралось с десяток человек, переминавшихся с ноги на ногу в ожидании возможности выпить чашку горячего кофе. И везде Громов отказывался платить за меня – это было странно и обидно, ведь феминизм еще не докатился до нас и я не знала, что женщина может платить за себя сама и не чувствовать себя при этом ущемленной. Он никогда не давал мне денег на такси, и это тоже было постоянным источником моих обид.

– Я могу еще остаться с тобой, – говорю ему однажды, – но будет поздно, а я не хочу возвращаться от метро одна.

В ответ он пожал плечами, решай, мол, сама.

– Я могу взять такси, – продолжила я.

Никакой реакции. Я не выдержала:

– Нет, ты совершенно невыносим!

– А чего именно ты от меня хочешь?

– Ну, скажи, что ты дашь мне деньги на такси.

– Почему я должен давать тебе деньги? Ты хочешь остаться со мной, и у тебя есть деньги, оставайся – я буду рад. У тебя нет денег – езжай домой на метро. Почему мне никто денег не дает, а ты пытаешься все время выкрутить так, чтобы я за тебя платил?

– Ты хочешь сказать, что я из тебя выбиваю деньги? Ты имеешь в виду, десять копеек за стакан чая?

– Дело не в сумме, а в принципе. Ты постоянно готова к тому, что кто-то за тебя будет платить, и этим определяешь свои поступки. Это проституточий подход к жизни.

– О'кей, так ты хочешь, чтобы я осталась, или нет? – я.

– А как ты вернешься? – он.

– На такси, – я.

– Значит, у тебя есть деньги? – он.

– Да.

– Вот видишь, у тебя есть деньги, а ты все равно хотела, чтобы я тебе дал свои. – Он не сбивался.

– Да дело не в этом проклятом червонце, – сорвалась я, – а в том в том, что если ты дашь мне денег на такси, значит, ты хочешь, чтобы я осталась, хочешь побыть со мной еще.