Легионеры - стр. 11
– Который и подпишет решение о выдаче, – закончил Виктор.
– Хочешь сказать, что тебе нечем заняться?! – вспылил босс. – Теперь у нас дел невпроворот. Хоть разорвись! Есть деликатное поручение в Москве, а ты нужен здесь, – повторился Борис Леонидович. – Впору самому ехать… в Москву! Надевать траурную повязку и заказывать билет.
Адвокат улыбнулся.
– Все, иди, – махнул рукой бизнесмен. – Мне надоела твоя веселая физиономия.
Отпустив помощника, Кесарев устроился за роскошным письменным столом XVIII века. За такими столами в старину сидели арматоры и подписывали деловые бумаги; обанкротившиеся писали предсмертные записки, доставали из ящика оружие и пускали себе пулю в сердце.
Борис Леонидович сделал телефонный звонок, поджидая свою несравненную Элеонору. Не бывшую мисс – к коронованным на конкурсах красоты девицам Кесарев относился пренебрежительно, называя их обглоданными костями – он вкладывал в эту фразу двойной смысл: и относительно параметров фигур, и, собственно, откровенного использования красоток спонсорами и членами высокого жюри.
Наверное, Кесарев поступал правильно, отсылая любимого человека, освобождаясь от него. А рядом с Норой Борис, чего греха таить, иногда посматривал бы на нее искоса, ибо в определенные моменты она могла помешать его серьезным измышлениям. Нервы, чувства раздражения и вины, ожидание новых приступов недовольства – справиться с этаким комплексом можно, но только в ущерб взаимоотношениям.
А в отношениях с Норой он придерживался определенных правил. Именно правил, ибо по жизни был игроком. Она у Бориса – третья, и он подсознательно боялся, а порой закрывал глаза, чтобы в определенный момент не заметить какого-нибудь пусть даже самого маленького грязного пятнышка. И сам боялся испачкаться, но больше всего – в очередной раз разочароваться.
Делал невозможное, готов был стать близоруким, слепым и глухим. Слово «счастье» стал ценить, когда разменял «полтинник». А раньше на счастье шел посмотреть, как на премьеру спектакля. Садился в ложу и смотрел. Ну разве не счастье? По молодости лет потирал ручки: он на самом хорошем месте, снизу его лорнируют шикарные дамы в вечерних туалетах, а некоторые вообще билетов не достали.
Нора для Бориса – и жена и дочь в одном лице. Он вывел формулировку: двойная ревность. И призадумался: он больше любил или ревновал? На этот вопрос не ответишь, пока не определишь границы хотя бы одного из чувств – для сравнения. А граница – материя тонкая, почти неосязаемая, ее порой перешагнешь и не заметишь. Лишь оглянувшись, чешешь в голове: «Эх ты! Перешагнул все-таки…»
Выходит, границы эти взаимопроникающие – наконец успокоился Кесарев, отыскав убедительное определение. И не закончил мысль, а отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи: сегодня подольше поревновал, завтра подольше полюбил.
Он на минуту призадумался. В пригороде российской столицы у него имелся роскошный дом, который до сей поры поддерживает пожилая домработница. Дом большой, стоит в лесу, от соседей его отделяет с одной стороны сто метров, с другой – около двухсот. Кесарев по себе знал, как неуютно порой в огромном доме, пространство вокруг которого словно сгущается, вызывает чувство тревоги и неуверенности – хотя бы в телохранителях. Предприниматель сравнил свой дом с островом, на который высадились бандиты, пираты, если сравнивать до конца. Где искать защиту?