Легион: Возмездие. Освобождение. Земля предков - стр. 116
Наконец, она вновь заговорила и губы ее слегка дрожали.
– Ты мог бы стать моим мужчиной навсегда, но ты выбрал себе другой путь.
– Прости, дорогая, но я не хочу стать предателем, – ответил ей Ларин, тоже становясь серьезным, – ничего не поделаешь, ты хороша, но у нас с тобой дорожки разные.
– Твой путь окончен, – заявила Исилея, внезапно чуть не срываясь на крик. – Завтра на рассвете вас всех принесут в жертву.
– Как, – неожиданно для себя задал глупый вопрос Леха, – ты казнишь даже наших греков?
– Они мне были нужны, только чтобы заманить тебя в ловушку, – горько усмехнулась Исилея, – и у меня это вышло очень легко. А теперь вы мне больше не нужны. Ни ты, ни они.
Леха был скорее озадачен, чем испуган, услышав такие признания. Он и не подозревал, на что может быть способна обиженная отказом женщина. Но это был еще не конец.
– Я съем твое сердце, – успокоившись, сообщила ему Исилея, любовно поглаживая ножны кинжала, – завтра, на рассвете. Когда мы принесем вас в жертву богам во имя нашей скорой победы.
Тряхнув волосами, она развернулась и гибкой кошкой выскользнула наружу. Минут пять в темнице царила тишина, Леха переваривал услышанное. А когда наконец к нему вернулся дар речи, он посмотрел на Гилисподиса и кратко перевел речь прекрасной воительницы.
– Слышь, Гилисподис, – нам хана!
Грек, не понял ни слова из разговора бывших любовников, но по тону Исилеи и так было видно, что она не комплименты пришла рассыпать. И все же ему не до конца было ясно, что хотел сказать Ларин. Чтобы у инженера не осталось сомнений, Леха пояснил:
– Завтра утром нас всех принесут в жертву. И меня, и тебя, и всех остальных.
На этот раз надолго замолчал сам инженер.
– Но зачем же они так долго везли нас сюда? – не выдержал он. – Столько мучили и били?
Ларин посмотрел на него с сочувствием и, сдержавшись, произнес:
– Лучше тебе не знать, инженер. Спокойнее умирать будет.
На грека было жалко смотреть. Остальным Леха не стал ничего переводить, и так слышали. Вместо этого он опять откинулся на сырую землю и, слушая нечленораздельные причитания инженера, стал размышлять. После оглашения приговора он вдруг снова стал спокойным. «А чего переживать, – размышлял Ларин, разглядывая доски настила, – все равно казнит. Эта подруга слово держит. Обещала, значит, сделает. Да еще сердце мое на закуску съест. А сердце отдавать ой как не хочется. Да и вообще помирать не хочется, мне обратно в Крым надо, ждут там меня. В общем, выбираться надо. Времени у нас до рассвета, сейчас еще вечер. Думай, Леха, думай!»
Минут двадцать Леха размышлял, затем встал на четвереньки и подполз к одной из небольших щелей между бревнами. Прильнул глазами и попытался хоть что-нибудь рассмотреть. Не много, но увидел. Держали их то ли на краю деревни, то ли на каком-то хуторе. Но вокруг был явно не город – Ларин рассмотрел пару хибар и много деревьев с той стороны двора. На фоне светлого еще неба туда-сюда сновали воительницы, кто пешком, кто на конях.
«Значит, до Еректа еще не доехали, – вспомнил Леха все, что знал о своем местоположении, – знать бы только, где она в жертву нас собралась приносить: там или прямо здесь, на опушке?»
Пораскинув мозгами, Ларин решил не тянуть. Если Исилея решила покончить с ним, то вполне может сделать это, не дожидаясь возвращения в Ерект. Там ведь ни Гатара, ни Оритии сейчас не было, значит, все это становилось только ее «личным делом». А она, как ни крути, полновластная хозяйка в этих местах. Да и последний разговор у них уже состоялся.