Легион обреченных - стр. 52
Бинам – нищий в первом поколении, а в Мешхеде все нищие потомственные, они тут отовсюду – из Тегерана и Хамадана, Боджиурда и Бендер-Шахпура… Все они рождались, жили, женились и умирали на улице. Никто не знал, кому сколько лет, старый он или молодой – все в лохмотьях, с вечно голодными, жадными глазами. Бинаму еще повезло. После полуденной молитвы его сменял напарник, тоже туркмен, только родившийся в Иране, отец его родом из Конгура, словом, земляк. А Бинам направлялся на окраину города, где аппетитно дымила полевая кухня советской войсковой части. Там он всегда имел котелок густой каши или наваристого супа, брал хлеб, который сушил на сухари про запас.
Когда в городе появилась красноармейская часть, Бинам поначалу опасался появляться вблизи ее – вдруг кто узнает… В ней ведь были не только таджики, узбеки, казахи, но и туркмены. Потом осмелел – голод не тетка. Но напрасно боялся. Если даже и встретятся знакомые, вряд ли в этом человеке с серым, испещренным морщинами лицом и в рубищах мог кто признать Мурди Чепе, бывшего связного и холуя конгурского феодала Атда-бая. Согбенный, жалкий, со слезящимися от трахомы глазами, он выглядел стариком, хотя ему едва исполнилось сорок. После бесславной смерти своего хозяина Мурди Чепе, подавшись за старшими сыновьями Атда-бая, бежал в Иран. Братья недолго терпели холуя, тем более что он часто хворал, и лишний рот стал им обузой, и выбросили его на улицу. Кинулся к Джунаид-хану, но тот и слушать не стал: «Своих оборванцев не знаю куда девать. Будь ты еще моего племени – иомуд, а текинцы мне вообще не нужны…»
Как дальше жить? Ни друзей, ни родичей… Гол как сокол. Домой вернуться? Только простят ли его собачью верность Атда-баю? В могиле бы тому перевернуться! Это он отучил его от всякого полезного труда.
Попался Мурди Чепе на глаза главарю шайки контрабандистов и стал промышлять запретным промыслом. Ходил в Сеистан, Ирак, пока не угодил в лапы полиции. В зиндане ему приказали: «Бери всю вину на себя. Надо выручать главаря. Иначе каюк тебе». Четыре года отсидел в тюрьме Мурди Чепе, чуть не загнулся, а выйдя на волю, искал своих старых дружков, но те словно сквозь землю провалились.
И пошел он куда глаза глядят, добрел с такими же, как сам, до Мешхеда. Человек подобен собаке – ко всему привыкает. Так Мурди Чепе смирился со своей горькой долей, и теперь у него были даже свои радости: когда монету или горсть кишмиша подадут. И нет ему никакого дела до людей, до всего белого света. Да сгорит все белым пламенем! На кого только не ишачил… Они все в тепле и сыты, а он – нищий. И какая ему забота, что творят в мечети эти вооруженные люди, выдававшие себя не за тех, кто они есть. На русских не похожи, пугливы… А тот, русоволосый? Но он отдавал команды по-русски.
И Мурди Чепе подумал, что он уже где-то слышал голос этого русоволосого, но отвлекли шаги за спиной – так ходил его напарник. Чего в такую рань притащился? Хотел спросить, да не успел. Из калитки по одному выбегали военные, с большими туго набитыми мешками, озирались по сторонам. А русоволосый торопил с погрузкой.
– Смотри, смотри! – Напарник, завидев русоволосого, коснулся плеча Мурди Чепе. – Тот самый русский, про него я рассказывал. Помнишь? В селении Хырда с этими же вояками он увел у мельника молодую жену, а ему сказал, что в Иране власть советская, потому и жены теперь общие. Смотри, да ведь они святую мечеть обчистили!..