Легион обреченных - стр. 3
Поднявшись с места, Ходжак поставил на электрическую плитку медный чайник. Иных вопросов от Хороза и не ожидал: сын крупного феодала, его детство и юность прошли на шумном мервском базаре за торговлей луком, дынями, чесноком, а случалось и мясом ворованных овец, верблюдов. И Ходжак знал, как унять этого продажного человека.
– Что ты закудахтал, спутался да спутался. Заплатят чекисты, и тебя запродам! Да боюсь, что за такого и ломаного гроша не дадут. Аль на свой аршин меряешь?
– Ладно, чего ты разошелся? – примирительно произнес Хороз. – Ты Джунаид-хану все больше о Ташаузе и Хиве толковал, а сам в Ашхабаде оказался.
– Теперь центр подполья переместился в Ашхабад. Отсюда нити ведут к верным людям, что живут в других городах и аулах.
– Кто они? – Высокий, сутуловатый Джапар Хороз вытянулся ужом. – Ты их знаешь?
– Э, брат! – хитровато усмехнулся Ходжак, приглаживая все еще черную курчавую бородку. – Такое за одно спасибо не называют. Вот в Герате тогда назвал Джунаид-хану кое-какие имена. Оробел перед ним, никак хозяином моим был. Теперь-то я ученый. Будешь, если всю жизнь ждешь, что за тобой рано или поздно придут.
– Ладно, заткнись! – Разочарованное лицо Хороза напоминало теперь вытянувшуюся мордочку крупного лиса, не сумевшего дотянуться до лакомой кисти винограда. – Если для тебя Эшши-хан уже никто, то найдется козырь покрупнее. Ты только скажи: спокойно в Ашхабаде, не замечал за собой слежки?
– В Ашхабаде-то спокойно. А начали бы за мной следить, сразу замели бы. Чекисты чикаться не любят.
Хороз испытующе взглянул на Ходжака и решил уходить.
– Ты передай своему… козырю, – насмешливо бросил Ходжак, – пустым придет, пустым уйдет, как ты. Мой пароль – деньги! Так я скажу даже самому Джунаид-хану, встань он из могилы. И только золотом!..
В узком ущелье Копетдага надсадно заухал филин. Ему в ответ тявкнул шакал и залился детским плачем. Ночная птица вскрикнула еще и умолкла, словно чего-то испугавшись. Горы отозвались многократным эхом и поглотили звуки. Чуть погодя снова раздался вопль шакала.
В диком каньоне посвистывал ветер да всплескивал на крутой излучине Сумбар. Ущербная луна заговорщицки спряталась в светло-сером клобуке туч. Темень поглотила скалы, горбатые арчи, заросли камыша у горной реки.
У трех орешников, свисавших над пропастью, где обрывалась тайная контрабандная тропа, копошилась неясная фигура в чекмене – повседневном туркменском халате и тельпеке. Издавая крики филина, человек вслушивался в сторожкую тишину. Из-за пограничной реки ему отвечало завыванье шакала.
Две тени перешли вброд Сумбар и залегли в кустах гибкого тала. Слепо взметнулись с шумом вспугнутые кеклики. По склону горы скатывалась мелкая галька. По тропе шли люди. Вот уже стал слышен шорох их шагов.
Человек в мохнатом тельпеке поднялся, встал у выступа громадного осколка сорвавшейся с кручи скалы. Его бил озноб. К нему медленно приблизилась тень. Послышался полушепот. Короткий разговор двух людей, будто случайно встретившихся на узкой горной тропе.
– Вы не видели днем верблюдицу?
– Какая она, молодая или старая?
– С рыжими подпалинами по бокам.
– Ищите ее в долине, у развалин старой Кизылбашской крепости.
Молчание. Путники пригляделись друг к другу. Одетый в тельпек Джапар Хороз сколько ни вглядывался в того, кого ожидал, так и не узнал его. Тот, судя по уверенным, бесшумным движениям, был молод, силен, явно ориентировался на местности.