Легендарные разведчики-3 - стр. 16

Я работал в то время, когда условия были другие, не как при Ежове. А при этом – страшная мясорубка, ужасные годы. До этого – нужная всем, нормальная работа. Для чего все мы это делали? Боролись за выживание страны. Да, открывали дела. Но не выколачивали показания какими-то физическими способами воздействия, чтобы услышать потом только то, что приказано от них услышать.

А потом – ежовщина. Но первым начал все это Ягода. Выдвинули его на пост генерального комиссара государственной безопасности. И против него выступили с протестом настоящие чекисты – Ольский, Мессинг…

Ягода через Кагановича передал, что надо об этом обязательно доложить Сталину. Мол, завелись здесь гнильцо, интеллигентщина, которые не понимают, что такое классовая борьба. А классовая борьба – это когда из вас выколачивают, что вы шпион польский, немецкий да еще и французский. Теоретики доказывали: курс верен, ведь по мере укрепления социализма растет и классовая борьба.

Должен я вам сказать: классовая борьба действительно ожесточалась: решался крестьянский вопрос. Как быть с крестьянами? Город уже социалистический, а деревня – еще индивидуальная, плюс укреплялись нэпманы: торгуют, наживаются. Как быть? 1929 год – «великий перелом», создавали колхозы. Десять процентов крестьян – зажиточные. Их записали в кулаки. В деревне – разлом, противоречия: эти – за колхоз, те – против. И каждый середняк хотел сделаться богаче, по принятой тогда формуле – стать кулаком. Захотел? Получай.

Пошли жесточайшие чистки. Я очень волновался за Артузова. В то время я уже был совершенно оторван от органов: уволен и исключен. Последняя моя должность – помощник начальника Второго отдела Разведывательного управления. Это – армия. Оттуда меня выгнали за связь с врагами народа. Ушел на гражданскую службу в автомобильное хозяйство, попал в шоферы. С ЧК – полный разрыв. Видел Артура Христиановича в последний раз, когда он уже был уволен из Разведупра и работал в архиве, занимаясь историей ВЧК. Сидел в крошечной комнатушке, бодрился, убеждая меня и себя, что лучше его эту историю никто не напишет, и страшно переживал. Понимал, что его ждет, хотя на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, после которого ежовщина уж совсем разгулялась, его имени не упоминалось, обошли. И он однажды на выступлении выдавил: «Ко мне слишком мягко отнеслись».

Липовые ежовские дела опрокидывали всю работу Артузова. Был Артур Христианович им оболган. Ежов криком исходил: все ваши дела, все ваши «Тресты» и прочие легендированные организации – это все пристанища настоящих шпионов, и вы пользовались ими как прикрытием, чтобы заниматься шпионажем.

А о том, что Артузов арестован и расстрелян, я узнал от его первой жены – Лидии Дмитриевны. 21 августа 1937 года приговорили к расстрелу и тут же привели то, что называлось приговором, в исполнение.

Часто задумывался, особенно раньше. Почему меня, дружившего с таким количеством врагов народа, Ежов и компания оставили в живых, не тронули?

Могу ответить только так: уничтожали таких, как Артузов, а не какого-то Бориса Игнатьевича Гудзя.

Снова вернулся в ту жуткую эпоху, когда недавно, уже в этом, XXI веке, открылись архивы, и я нашел дело моего товарища по заграничной работе в Японии Ивана Ивановича Шебеко. Когда я приехал в Токио, резидентом был он. Его должны были отозвать. Но Ивана Ивановича, с его согласия, сделали моим помощником. Потом меня отозвали, и он опять стал резидентом.