Ледяное сердце - стр. 15
В горле пересохло и даже немного саднило, но ничего удивительного — они же реально орали. А вот глазам почему-то опять стало мокро, хотя Света считала, что выплакала уже всё до капли, но, оказалось, нет.
Слезинки скопились в наружных уголках глаз, сбежали по вискам, обжигая кожу и оставляя влажные дорожки, но Света не стала их вытирать. Это ведь по сути не плач, а даже непонятно что — остаточные явления, отзвуки, отголоски. И они, наверное, ещё долго будут появляться сами по себе. Света ведь не из железа и не из камня, и чувства к Эдику никуда не делись: разбитые, разломанные, израненные, но они до сих пор живы. Не избавиться от них только с помощью одной истерики. А жаль, очень жаль.
Лежащая рядом Анфиса неожиданно шмыгнула носом. Как-то чересчур подозрительно. Света скосила глаза, потом повернула голову, и будто увидела запоздавшее по времени отражение в зеркале — слезинку, сбегавшую по виску.
Ну здрасьте, приехали.
— А у тебя-то что? — шёпотом поинтересовалась она.
— Почему? — сердито всхлипнула Анфиса, совсем как старшая сестра недавно.
Только та обращалась не конкретно к кому-то, а к жизни, или к судьбе, а Анфиса именно к ней.
— Что «почему»?
Сестрёнка опять шмыгнула носом, сглотнула, но всё-таки ответила, точнее задала новый вопрос:
— Почему именно у меня так? Нога эта. Все нормальные, а я урод. И вы меня жалеете. Обычно же старшие сёстры младших недолюбливают, потому что им родители их вечно навязывают. Посидеть, погулять, отвести. А ты на меня никогда особо не сердилась. И не прогоняла.
Света хмыкнула, пожала плечами.
— Так мне тебя особо и не навязывали.
Но Анфису её объяснение не успокоило.
— Так это тоже потому, что я больная, — убеждённо заявила она. — Боялись, что не справишься, что со мной слишком сложно.
— Анфис, ну ты чего? — Света уже не просто повернула голову, а развернулась набок, протянула руку, аккуратно провела по сестрёнкиному виску большим пальцем, стирая мокрый след. — По-моему, ты уже пытаешься найти скрытый смысл там, где его нет, — произнесла мягко, но одновременно с лёгким укором. — Я не считаю тебя ни уродом, ни больной. Для меня это просто как индивидуальная особенность. У кого-то уши оттопыренные. У меня вон щёки пухлые и несколько килограммов лишние. А тебе сделают операцию, и вообще как надо станет.
— А я не хочу, не хочу! — упрямо воскликнула Анфиса. — В больнице опять лежать. Чтобы меня оперировали. Потому с этими железяками на ноге полгода ходить. И в центр этот реабилитационный не хочу. Лучше дома, с вами.
— Так там же быстрее заживёт, — возразила Света, — и быстрее аппарат снимут. И всё хорошо будет.
Сестрёнка поджала губы, заметила сердито:
— Но у других же всё и так хорошо, без операций. Я-то в чём виновата? — С вызовом заглянула в глаза. — А ты в чём виновата? Что твой Эдик таким придурком оказался.
Света опять перевалилась на спину, опять уставилась в потолок, вздохнула, протянула:
— Я не знаю. — Предположила неуверенно: — Наверное, дело не в том, что кто-то виноват, и это ему в наказание.
— А в чём?
— Не знаю, — повторила она. — Сама думаю.
И ничего не придумывалось. Не повторять же заезженную фразу, что каждому человеку даётся ровно столько, сколько он может вынести. Или как там? Но тогда возникает вопрос: в чём смысл такое выяснять? Или ещё одно не менее расхожее высказывание: всё с тобой происходит исключительно затем, чтобы в нужный момент ты оказался в нужном месте. Хотя второе, пожалуй, звучит уже куда более разумно и воодушевляюще.