Ледник Плакальщиц - стр. 5
– Опять перловка, – ворчит Элла, которая опять рядом со мной. Она осекается, заметив меня.
Я пожимаю плечами.
Перловка нормальная. Все больше любят манку, потому что в нее кладут маленький, не больше ногтя, кусочек масла и пару ложек сахара, но перловка насыщает лучше. Съешь – и лежит себе в животе, как большой мягкий комок. А манка быстро уходит.
Аленка рядом шмыгает носом. Я касаюсь ладонью ее лба: она ужасно горячая. Глаза красные. Сопли текут влажной дорожкой, Аленка вытирает их рукавом. Так делать нельзя.
Две высокие девочки из других комнат – я не помню их имена, нас «Солнышке» пятьсот воспитанниц, да и часто кого-то забирают, а кого-то привозят, – пытаются влезть вне очереди.
– Отвали, малявка, – говорит одна, коротко стриженная. У нее на щеке нарисован цветок. Татуировка, понимаю я. Она точно дочь изменников, самых настоящих. Вторая рослая, крупная, униформа ей маловата. Они пытаются влезть перед Аленкой. Обычное дело.
– Это вы отвалите, она со мной.
Девчонки смотрят на меня с одинаковой злостью. Я невольно думаю про Ли Мин и Анну. Как там насчет извинений и Коллектива?
Но сейчас смотрительницы почти не наблюдают, только четверо дежурят, иногда пощелкивая электроплетками. В случае необходимости, ну там, настоящей драки, конечно, достанется всем по шраму от ожога и несколько деньков в каменной дырке «на подумать». Татуировка и ее здоровячка-подружка это понимают. Со мной они связываться не решаются.
Я беру завтрак себе и Аленке. К каше полагается маленький кусочек черного хлеба, несоленый сыр и разбавленный напиток, который здесь называют «молочаем». В смысле: молоко и чай. А вообще – больше вода, так что его следовало бы обозвать водомолочаем. Зато он горячий.
Мы идем к длинным скамьям, все забиты под завязку. Я едва нахожу пару свободных мест, для себя и для Аленки. Дочери Инд знают, почему вдруг решила о ней заботиться. Она тихая и маленькая, такие редко попадают в неприятности.
Может, она мне сейчас напоминает Нико. Тот также шмыгал носом, когда болел.
Вот и все.
Я пытаюсь с ней заговорить, спросить, как себя чувствует и все прочее. Аленка не отвечает. Она не немая: во сне хнычет, всхлипывает, только не настоящим голосом, а гортанью и легкими. А так – просто молчит и все. В конце концов я вздыхаю. Аленка тянется к моему кусочку хлеба, и я сначала собираюсь его забрать, но еще раз вздыхаю и отдаю.
Ей нужно выздороветь, так что пусть ест.
Перловка расползается по желудку. Это не настоящая сытость, как после мяса с грибами и корнями аира. Мама готовила оленину с аиром, горчичным порошком, добавляла в тот же котел рыбу и выменянный отцом на оленьи рога рис. Вкуснотища.
Перловка просто забивает голод, но желудок довольно глупый, продержится до следующей кормежки. Так выжить можно, мы не умираем от истощения.
Мы идем на урок.
Учеба – утром, три часа. Потом работа. Потом будет обед, а после него новые наряды, и так до позднего ужина. После ужина политпросвет. Это смотрительницы, ну икто-нибудь из учителей иногда, рассказывает про то, почему Индарская Народная Республика лучше всех.
Как будто мы не слышим то же самое постоянно.
Однажды госпожа Тай Мэн, наша учительница по истории, высокая и вся темная, как обгоревшая спичка – только у спичек не бывает блестящих волос, стриженных «горшком» и вздернутого носа, —рассказывала про прогресс. Она говорила, что все соседи, Ассакар на юго-западе, Ошшо на юго-востоке, куда слабее нас и зависят от милости Великого Вождя и Коллектива. А я возьми и спроси, а как же Хофеш, земля за большим Крошащимся морем?