Ледник Плакальщиц - стр. 13

Я делаю круглый рот, и глаза тоже, наверняка, круглые. Мы столько лет прожили в одной комнате, привыкли к храпу, голосам, манере говорить и телесным запахам друг друга, а сегодня узнаю, что у Эллы прабабка была жрицей богини, в которую давным-давно запрещено верить.

Как смотрительницы не нашли фигурку? Чего ей стоило спрятать ее? Почему она рисковала, почему отдавала теперь?

– Поторопись, – Элла тянет меня за рукав. Иришка прикладывает палец к губам.

– Там Лян Ксилань. Все, иди.

– Погодите, а что же Аленка…

– Вроде, ее тоже забирают. Иди же, – Элла и Иришка выталкивают меня, едва успеваю спрятать запрещенную фигурку. Мужчина и смотрительница встречают меня, Лян Ксилань по-прежнему обмазана невидимым медом, едва не кланяется ученому из Сферы Науки, синий цвет отражается в ее больших черных глазах. Она ничего не видит, кроме синего. Уж точно не меня и не подарок Эллы.

– Вы готовы, Марта?

Я не сразу соображаю: мужчина обращается ко мне. «Вы». Я тут одна.

Потом киваю.

Иришка с Эллой смотрят вслед. Лян Ксилань провожает, к ней присоединяется Анна и Ли Мин, даже почему-то учительница Тай Мэн. Все хотят взглянуть на меня напоследок. Мы идем через все серые коридоры, собирая внимание, будто цепляя колючей шерстяной юбкой репьи. Они запомнят меня и этот выход надолго, пересуды останутся в стенах «Солнышка», я превращусь со временем в очередную легенду – как Маришка.

Так странно. И совсем немного страшно, но я стараюсь не думать о страхах. Почему-то хочется достать и сжать в ладони фигурку Инд. Конечно, так нельзя. Я просто иду за мужчиной под конвоем из женщин в униформах с белыми полосками, и весь интернат сжимается вокруг меня, выталкивает, будто женские родовые пути – ребенка.

Я рождаюсь во второй раз.

За высоким каменным забором фургон. Он похож на тот, в котором привезли сюда, только синий, а не черный.

– Садитесь, Марта, – говорит мужчина. Имени своего он так и не назвал.

Упрашивать не нужно. Я забираюсь внутрь, Аленка уже сидит на жестком, обитом дешевым кожзаменителем сидении. Заметив меня, она обнимает и прижимается щекой.

А потом хитро улыбается и протягивает большой кусок хлеба, настоящий белый батон, внутри – смесь из мелко нарезанной соленой рыбы, яйца, лука, даже черного перца не пожалели.

– Это твое?

– Ешьте, Марта, – мужчина устраивается за рулем. – Аленка уже пообедала, а вас забрали позднее, так что самое время наверстывать упущенное. Под сиденьем термос с травяным чаем. Вам обеим надо восстанавливать здоровье.

Я вгрызаюсь в батон. Аленка наливает пряно пахнущий горячий чай. Он сладкий, пахнет шиповником и медом.

Ничего вкуснее на свете не может быть.

Машина трогается с места. Я заставляю себя оторваться от еды, чтобы оглядеться по сторонам – серая громада «Солнышка» быстро скрывается позади вместе с куцым и низкорослым лесом. Мы едем по большой дороге. Аленка нетерпеливо вертится и широко улыбается, у нее не хватает пары зубов – снизу и сверху. Зубы еще вырастут.

В тот момент я верю: жизнь совершила поворот, дальше будет хорошо.

Часть меня догадывается: это лишь иллюзия, но пока у меня бутерброд и чай. Аленка жива, я тоже.

Проще всего верить.

По пути мужчина наконец-то называет свое имя. Его зовут Иван Лю, и он произносит фамилию так, словно мы с Аленкой обязаны на месте подорваться и начать прыгать прямо в салоне похожей на большой железныйкирпич машины. Аленка продолжает смотреть в окно. Я догадываюсь, что он ждет реакцию, но тоже то поглядываю на дорогу —она серая посередине и желто-коричневая от жухлой травы и деревьев по краям. Сейчас ранняя осень, думается мне. В «Солнышке» перепутались все одни, одинаковые, как гонги побудки.