Леди, которых не было - стр. 3

Здесь мне стоит сказать пару слов об Эдварде, ведь именно он сыграл ключевую, можно сказать, роковую роль в этой истории. Пусть вас не смущает, что я зову его братом; мы лишь выросли вместе, кровного родства меж нами нет. Мои родители мечтали воспитывать сына и наследника, но долгое время только я оставалась их единственной радостью. В одном из путешествий, коими было наполнено мое детство, мы всей семьей проводили неделю на берегу озера Комо. Доброта моих родителей часто приводила их в хижины бедняков, где они пытались помогать страждущим по мере своих сил. В один из дней их внимание привлекла особенно убогая хижина. Отцу пришлось отлучиться по делам в Милан, а мать, взяв меня с собой, посетила этот дом, где все кричало о крайней нищете. В этой хижине жил крестьянин с женой, согбенные трудами и заботами, и пятеро их детей. Всему семейству приходилось довольствоваться скудными крохами. Но один ребенок привлек внимание моей матери – белокурый мальчик, который словно сошел с рождественской открытки. Четверо других детей были черноглазыми и крепкими, и на их фоне этот светлый и хрупкий ребенок выглядел неземным существом, ангелом, что решил осенить своим присутствием эту лачугу.

Заметив удивление и восторг моей матери, крестьянка рассказала ей печальную историю этого ребенка. Этот светлый мальчик был не их родным сыном, а наследником миланского дворянина. Крестьянка стала его кормилицей, ведь мать мальчика умерла в родах. Его отец, итальянец – причем из той породы людей, что помнили о былом величие Италии – вступил в ряды бунтовщиков, боровшихся за свободу своей славной родины. Это его и погубило; кормилица так и не узнала, был ли он казнен или так и остался гнить в застенках, но в один момент крестьянка лишилась работы, а мальчик, которого она растила, – семьи.

Когда отец вернулся из Милана, он увидел в нашем дворе милейшего ребенка, с которым играла его дочь. Пусть крестьяне и крепко любили своего воспитанника, но без колебаний отдали его богатой покровительнице, зная, что даруют ребенку судьбу неизмеримо лучшую, чем вырасти с ними в голоде и нищете.

Так Эдвард Лавенца стал членом нашей семьи, моим братом и всеобщим любимцем. Мы выросли вместе, разница в возрасте у нас была менее года. Эдвард всегда был терпеливее и рассудительнее меня, а я поражала его неожиданными наблюдениями и остроумными замечаниями. Я всегда отличалась особенной страстью, и моей семье несказанно повезло, что эта необузданность была направлена на познание физических тайн мира, а не на детские шалости или девичью влюбленность. Эдвард же всегда мог обуздать мой порывистый нрав, а наша свадьба казалась всем делом заведомо решенным, особенно когда родился первый из моих родных братьев и острый вопрос с наследником фамилии разрешился сам собой.

Вот потому родители и не стали противиться просьбе брата отпустить меня с собой в путешествие. Наверное, сейчас вас мучают вопросы. Почему, столь нежно отзываясь о своем женихе, я путешествую с другим мужчиной? И как вообще столь неприметная история детства связана с путешествием по арктическим снегам? Уверяю вас, скоро вы всё поймете и поразитесь, насколько важны были все эти, казалось бы, глупые девичьи пустяки.

Путь в Ингольштадт, хоть и был долог, пролетел незаметно, скрашенный интересной беседой. Но сам университет принял меня недружелюбно. Когда мы вышли из экипажа, нас провели в квартиру, где нам предстояло жить, с двумя раздельными комнатами, разделяемыми дверью с замком-щеколдой с моей стороны, и с единственным ключом от входной двери, который был торжественно вручен Эдварду. Наутро мы отправились вручить рекомендательные письма и сделать пару визитов одним из главных профессоров. Только ради меня мой милый Эдвард решил зайти не только к преподавателям гуманитарных и юридических наук, которыми интересовался он сам, но и к мастерам естествознания, которых так жаждала увидеть я. Но встречи эти до сих пор болью отзываются в моем сердце.