Леденцовые туфельки - стр. 37
– Вы ведь Зоя, верно? – спросила я.
– Зози, – поправила она меня и улыбнулась. – Так себе местечко, верно? – Она с комичной торжественностью поклонилась, приглашая нас пройти в зал. – Впрочем, – и она понизила голос почти до шепота, – хозяин, по-моему, очень мило ко мне относится.
Услышав ее слова, Тьерри громко расхохотался, а Анук осторожненько улыбнулась.
– Я тут, разумеется, временно, – заявила Зози. – Пока что-нибудь получше не найдется.
Дежурным блюдом оказалась choucroute garnie[25] – блюдо, которое у меня до некоторой степени ассоциируется с нашей жизнью в Берлине. Удивительно вкусно для «Крошки зяблика», и мне показалось, это связано с появлением Зози, а не с неким вспыхнувшим кулинарным рвением Лорана.
– Скоро Рождество, вам, случайно, помощь в магазине не требуется? – спросила Зози, снимая с гриля жареные колбаски. – Если да, то я готова. – Она быстро оглянулась через плечо на Лорана, старательно делавшего вид, что ему наша беседа совершенно неинтересна, и прибавила чуть громче: – То есть мне, конечно, совсем не хочется бросать эту работу…
Лоран то ли кашлянул, то ли чихнул, то ли фыркнул, желая привлечь к себе внимание, и Зози насмешливо закатила глаза.
– Вы подумайте о моем предложении, – быстро сказала она, улыбнулась мне и, подхватив четыре кружки пива с той ловкостью, которую дают лишь годы работы в баре, потащила их заказчикам.
После этого она с нами почти не разговаривала: народу в баре существенно прибавилось, а мое внимание, как всегда, было поглощено Розетт. И не то чтобы Розетт такой уж трудный ребенок – теперь у нее и аппетит гораздо лучше, хотя дрызгается она по-прежнему ужасно и предпочитает есть руками, – но иногда она действительно ведет себя странно: смотрит немигающим взглядом куда-то в пространство, вздрагивает от каких-то воображаемых звуков или вдруг начинает смеяться без причины. Я очень надеюсь, что постепенно все это у нее пройдет – вот уже несколько месяцев у нас не было никаких Случайностей, и хотя она по-прежнему просыпается три или четыре раза за ночь, так что поспать мне удается всего несколько часов, я надеюсь, что с возрастом у нее и сон тоже наладится.
Тьерри считает, что я ее слишком балую, а тут он и вовсе заговорил о том, что Розетт надо бы показать врачу.
– В этом нет никакой необходимости. Она заговорит, когда будет к этому готова, – возразила я, глядя, как Розетт ест лапшу. Вилку она всегда держит в левой руке, хотя вовсе не левша. Да и вообще ручки у нее на редкость ловкие; особенно она любит рисовать и, используя все доступные цвета, без конца рисует маленьких человечков, мужчин и женщин, с ручками и ножками, как палочки, а также обезьян – это ее любимое животное, – лошадей, дома и бабочек; получается пока немного неуклюже, но вполне узнаваемо.
– Ешь как следует, Розетт, – сделал ей замечание Тьерри. – Пользуйся ложкой.
Но Розетт продолжала есть по-своему, словно не слыша его слов. Раньше я даже пугалась, уж не глухая ли она, но теперь понимаю: она просто не считает нужным обращать внимание на столь несущественные для нее вещи. К сожалению, она и на Тьерри внимания почти не обращает, при нем она никогда не смеется, да и улыбается крайне редко, и вообще – никак не желает показать ему, что в ней много хорошего; в присутствии Тьерри она даже знаками объясняется только в случае крайней необходимости.