Лед И Пламя. Виндейлы - стр. 42
-Я же сказала, без поцелуев!- зашипела она, зло смотря.
-А мне плевать! – процедил Дом. - Ты сказала, что на людях мы пара, а пара влюбленных вообще-то целуется, - сказал он резко, смакуя солоноватый вкус собственной крови во рту и проверив языком надкусанную Мелани губу. – Какая же ты стерва, все-таки, - равнодушно и холодно произнес он, посмотрев на нее, - Ладно, надо идти на лекцию, Ал вроде поверил.
И они пошли, даже не касаясь друг друга, словно пытаясь оказаться, как можно дальше, насколько позволяло то, что она вроде бы пара.
Ал шел и шел вперед, понимая, что ему нужно бежать из университета как можно скорее. И вдруг его накрыло понимание, что именно изменилось в нем самом в связи с этими событиями. Теперь ничто его больше не сдерживало. Более того, впервые в жизни, как ни ужасно это звучало бы еще утром, но парень вдруг понял, что свободен. Впервые за столько лет он не ощущал, что кому-то что-то должен, что необходимо о ком-то беспокоится, тревожится, что обидит или причинит боль тем, кого любит. Все его привязанности и любовь к брату, к девушке, которые сдерживали его во внутренних порывах, были уничтожены тем, что они сделали и сказали ему. Те, ради которых он не позволял себе поступать, как хочет, сами выставили его из своей жизни, и поэтому Алу казалось, словно он вырвался из клетки.
«Это так удивительно», - вдруг остановился он и посмотрел на небо, сделав глубокий вздох, пытаясь проникнуться тем, что так неожиданно понял. А то в ответ хоть и хмурилось, но все равно приветливо смотрело на него.
И в этот момент Ал понял, что даже боль утраты Мелани и разрыва с братом заглушается эйфорией внутри от того, что он, наконец, может делать так, как хочет сам. Ни на кого не нужно оглядываться, ни о чем не задумываться, не боятся, что обидит словом или желанием. Это была свобода в ее идеальном виде. Абсолютная свобода. Он всей грудью вдыхал эту смесь. А осознав это окончательно, стал упиваться ею, дыша полной грудью, как человек, всю жизнь проживший под землей, а теперь вышедший на поверхность, где есть воздух и солнце. У него кружилась голова от того, что он делает именно то, о чем так страстно мечтал с самого детства. От кислорода свободы.
Даже гнев отца ему уже не был так страшен. И тогда Ал быстрее пошел в свою новую комнату, чтобы насладиться этим чувством, впитать его, у него руки чесались рисовать все, что видел и чувствовал. Больше ни о чем он не мог думать.
После ссоры с братом и решения перейти из Гарварда, он перестал ходить на лекции, а просто ждал, когда придет подтверждение о переводе в школу. А еще ему удалось договориться с преподавателями, что оплата за Гарвард будет переведена в школу, а потому он не зависел от воли отца.
«Хотя да, когда-нибудь будет момент, как отец все узнает, тогда сложно сказать, что же будет, но мне уже все равно. Я все равно буду делать то, что нравится мне», - думал Ал, доставая принадлежности для рисования. И в какой-то момент парень понял, что его уже ничего не страшит, кроме того, что он не сможет рисовать. Только это было сейчас самым страшным для него. Ал теперь почему-то был уверен, что выкрутиться из любой ситуации, а может, даже получит стипендию, если будет хорошо учиться. А он только и стремился к тому, чтобы его жизнь была связана с живописью, он был готов все силы потратить на это.