Лечебное дело zyablikova - стр. 34
…Иванов вернулся через пять минут с предельно озабоченным лицом и сразу же снял телефонную трубку.
–Что там, Иван Николаевич? – осторожно поинтересовался я. – У Темирханова? Вы же его смотреть ходили?
– Что? – вздрогнул хирург, поглощённый тяжёлыми мыслями. – А, у Темирханова? Ну, сходи, сам посмотри.
– А что там?
– Сходи, сходи. Сам всё увидишь…
Делать нечего, я слез со стула, нахлобучил шапочку и поплёся в дальний угол, на «курорт».
Я, конечно, знал, что сушествует не только «клятва Гиппократа», но и «лицо Гиппократа». Если первую я давал 20 июня 1987 года в кинотеатре «Октябрь», то второе увидел сейчас у больного Темирханова, едва подойдя к его топчану. Это был, что сейчас называют, «гештальт» – совершенно восковое лицо с прозрачными веками, ниточками-губами и обтянутыми скулами. Это был единственный раз в моей тридцатилетней практике, когда я увидел «facies Hyppocratica». Я судорожно нажал на живот – проще было бы продавить насквозь стол у нас в ординаторской, чем эту переднюю брюшную стенку…
С пересохшим ртом я помчался в ординаторскую. Там Иванов уже орудовал вовсю – «напрягал» дежурного анестезиолога, разворачивал операционную, звонил Малинину. Сам он оперировать, «брать на себя», не решался.
Пока раскручивалась вся эта круговерть, я напряжённо размышлял, как же так могло получиться. То, что у «литерного» пациента острый перитонит, то, что этот перитонит – разлитой, то, что разлитой перитонит давно несвежий – минимум, суточной давности – сомнений не вызывало. То, что халатность предыдущей смены, которая ни разу не удосужилась подойти к больному, пусть он трижды «хитрожопый», налицо, то, что я сам полный осёл и меня надо немедленно гнать из хирургии и из медицины – было очевидно. То, что Иван Николаевич оказался сейчас на недосягаемой высоте – тоже.
Но откуда взялся перитонит?! Он мог возникнуть только от перфорации гвоздём кишечника изнутри, как происходит у белых медведей, которым хитрый чукча подбрасывает замороженный в сале свёрнутый китовый ус. Но ведь само прободение – это адская боль, как и последующая боль от раздражения рецепторов брюшины кишечным содержимым и медиаторами воспаления!! Неужели рядовой Темирханов терпел эту адскую боль, и терпел не один час? Чтоб, значит, наверняка…
Вот это сила духа! Да не сила – силища!! Страшно даже представить, на что был бы способен солдат такого качества, дай ему в руки оружие и скомандуй: «Вперёд, за Родину!»
Из назначений у кавказца шло одно вазелиновое масло per os по 30 мл каждые 4 часа и но-шпа в таблетках, никаких анальгетиков. Это какой же титанической силой духа надо было обладать, чтобы вот так, пойти до конца, «до победного конца», как бы пафосно это не звучало…
Примчался Василий Максимович, и мы втроём пошли на лапаротомию. Действительно, брюшная полость была «вся в гавне, б…», – как оценил оперировавший хирург. И в фибрине – сгустки последнего плавали там во множестве, немо, но красноречиво свидетельствуя о многочасовости процесса.
Источником перфорации был один из гвоздей, сперва застрявший у илеоцекальной заслонки, а потом и проколовший купол слепой кишки. Второй был погнут и находился неподалёку, его удалось извлечь через перфорационное отверстие. Последнее зашили четырёхрядным швом, и приступили к санации брюшной полости в два отсоса, вылив туда недельный запас растворов фурацилина и хлоргексидина. Натыкав дренажей, как иголок у дикобраза, зашили брюшину и приступили к шву лапаротомной раны П-образными шами через все слои. Наложение последних старшие товарищи доверили мне, хоть я был совершенно этого недостоин…