Лазоревый грех - стр. 14

Отличный синий костюм скрывал рану в груди, от которой он погиб, но все равно было видно, что он мертвец. Странный оттенок кожи. Иссохшая плоть на костях лица. Глаза слишком круглые, слишком большие, слишком голые, и они ворочались в орбитах, едва прикрытых восковой кожей. Светлые волосы свалялись и будто отросли, но это была иллюзия – просто само тело усохло. Ни волосы, ни ногти после смерти не растут вопреки распространенному поверью.

И еще нужна была одна вещь, чтобы Гордон Беннингтон заговорил, – кровь. В «Одиссее» говорится о кровавой жертве, которую Одиссею пришлось принести, чтобы получить совет от умершего прорицателя. Давно стало общим местом, что мертвецы жаждут крови.

Я подошла по вновь затвердевшей земле и присела возле озадаченного иссохшего лица. Оправить юбку мне было нечем – в одной руке мачете, другая кровоточит. Так что все могли насладиться зрелищем обнажившегося бедра, но это было не важно – мне предстояло сделать самую неприятную вещь, раз уж я перестала курочить живность.

Я протянула руку к лицу Гордона Беннингтона:

– Пей, Гордон, испей моей крови и говори с нами.

Круглые вращающиеся глаза уставились на меня, провалившийся нос поймал запах крови, и труп, схватив мою руку обеими своими, наклонился ртом к ране. Руки были как холодный воск, налепленный на палки. Губ у рта почти не осталось, и зубы вдавились мне в кожу, когда он присосался. Язык мертвеца бегал по ране как что-то отдельное и живое.

Я медленно, беря себя в руки, вдохнула и выдохнула, вдохнула и выдохнула. Нет, меня не стошнит. Не дождетесь. Не стану я себя конфузить перед таким количеством народа.

Когда я решила, что с него хватит, я позвала:

– Гордон Беннингтон!

Он будто не слышал – прижимался ртом к ране, держа мою руку.

Я тихонько постучала его лезвием по голове:

– Мистер Беннингтон, здесь люди ждут, чтобы с вами поговорить.

Не знаю, то ли от слов, то ли от прикосновения клинка, но он поднял глаза и медленно выпустил мою руку. Глаза стали более осмысленными. Так всегда бывает от крови – она возвращает глазам свойственное им выражение.

– Вас зовут Гордон Беннингтон? – спросила я. Все должно было быть по форме.

Он закивал головой.

– Нам нужно, чтобы вы ответили вслух, мистер Беннингтон. Для протокола, – заявил судья.

Гордон Беннингтон смотрел на меня. Я повторила слова судьи, и Беннингтон заговорил:

– Меня зовут… меня звали Гордон Беннингтон.

Есть и хорошая сторона в том, что я стала поднимать мертвых лишь своей собственной кровью: они знают, что мертвы. До того мне приходилось поднимать тех, которые этого не осознавали, и это было очень тяжело – сообщать им, что они мертвы и я прямо сейчас положу их в могилу. Чистый кошмар.

– Что было причиной вашей смерти, мистер Беннингтон? – спросила я.

Он вздохнул, и я услышала, как свистит воздух, потому что правая сторона груди у него была снесена почти начисто. Рану скрывал костюм, но я видела фотографии судебных медиков. И вообще знала, что делает двенадцатый калибр при выстреле почти в упор.

– Огнестрельная рана.

У меня за спиной возникло напряжение – я ощутила его за гулом круга сила.

– Как вы ее получили? – спросила я тихим, успокаивающим голосом.

– Я выстрелил в себя, спускаясь по лестнице в подвал.

С одной стороны группы раздался крик триумфа, с другой – нечленораздельный вопль.