Лавочка мадам Фуфур - стр. 19
Тепло. Люди. Свет.
Остальное – потом.
Я наконец-то отгорожен от подэстакадной жизни. Всё. Остальное – потом.
***
Минуту спустя я сидел напротив странной девушки в кожаной куртке, пил очень горячий перцовый чай и удивлялся – в первую очередь, себе.
Во-первых, я провёл ночь без пропуска, без доступа, без напарника, на улице под эстакадой. Во-вторых, мне посчастливилось не попасться ни патрулям, ни бродягам. В-третьих, мне всё же удалось вернуться обратно – читай, спастись. И хотя сейчас я всё ещё находился так близко к земле, но всё же был отгорожен от темноты тёплым сиянием непроницаемого, непробиваемого стекла.
И самое странное – в-четвёртых. Эта девушка. Как она вообще впустила меня? Немногие имеют пропуск, способный открыть двери на нижний уровень, на землю, к почве, траве и камню. У нас с напарником, как у технарей-кочевников, такие полномочия, конечно, были – но каждое открытие ворот «к земле» аргументировалось, пусть и постфактум. А что же это за молоденькая девочка, способная разгуливать под эстакадой да ещё и принимать маргинальных гостей?..
Шпионка? Киношная версия. Исследователь? Уже ближе, но слишком юна. В исследователи, как и в технари-кочевники, берут людей поживших, с энциклопедичностью познаний, со сформировавшимся мировоззрением – чтобы не завербовали в других реальностях, особенно с уклоном в адвокатуру или юриспруденцию. Так что – нет, не угадал, холодно.
Так кто же она такая?
– Вы голодный? – спросила она, разглядывая мой потрёпанный наряд.
– Мм? – я не понял, если честно. Я вообще с трудом понимал, что происходит. Что ей от меня надо? Будь я чуть менее джентльменом – давно бы оставил её, доверчивую, сидеть тут без пропуска, а сам поскорее слинял бы домой. Но Вениамина имя обязывает быть вежливым и вдумчивым (иногда). Поэтому я собрался с мыслями и ответил:
– Да.
– Тут мало приличного – пожалуй, только то, что вы пьёте. Это называется «Перцовая удача». Если вы согрелись, можем подняться.
– Да! – вырвалось прежде, чем я успел осознать вопрос. Подняться! Наверх!
Вот так я оказался ночью в доме незнакомки – мой-то пропуск по-прежнему был у Тони.
Меня накормили горячей жареной картошкой с чесноком и копчёной колбаской. А после чая с вафельными конфетами я размяк, окончательно пришёл в себя и наконец вспомнил о шоке. Я ведь мог здорово влипнуть этой ночью – совершенно запросто. Даже учитывая мою профессию, шансы на это сегодня были несказанно велики…
– Вы как? – спросила девушка, собирая со стола чашки и ложки.
– Не по себе, – честно ответил я. – Испугался. Очень. Спасибо вам.
Она улыбнулась такой чарующей, такой беззащитной и беззаботной улыбкой, что я враз классифицировал чувство, которое испытал, увидев её по ту сторону стеклянной стены. Я влюбился – то-то и всего. А может, это просто шутил шок.
Она постелила мне в крохотной гостиной – чем-то комнатка напомнила мне нашу с Антоном квартиру. Тесная, но тёплых оттенков и очень уютная. И, конечно, гораздо аккуратней нашего холостяцкого гнезда. Стены были обиты материей под шотландку, и было очень много картин: разномастные рамки, размеры, сюжеты, техники. Особенно приглянулась малюсенькая рамочка над диваном: фото осенней ярмарочной площади старого городка.
Но круче всех картин был вид из окна. Снежные волны ходили совсем рядом – перегнись через подоконник и дотянешься рукой. Мелкие звёзды снега влетали в открытые форточки и таяли, опускаясь на комнатные цветы, на нежные зелёные листья. А там, за снежными волнами, светился город. Видимо, было так высоко, что пропадала даже световая консервация, хотя с нашего двадцать пятого этажа, тоже не низкого, было видно отнюдь не так много огней. Всё дело в том, что многие предпочитали консервировать жилища – это был отличный способ сэкономить энергию и приглушить огни. Но на такой высоте консервацию, видимо, сносило ветром, умывало дождями и метелью, высвечивало близкими звёздами. Одним словом, я никогда не видел город такой огненно-серебряной паутиной. Словно светодиодная цепочка отражалась в зеркале.