Лавиния - стр. 37
– Вряд ли. Даже если б Эней и провозгласил себя тамошним царем, Карфаген все равно никогда не стал бы их родиной. К тому же Дидона почти прекратила строительство города, выпустила из рук бразды правления. Забыла об уважении к себе. Она вообще ни о чем не могла думать, кроме своих отношений с Энеем. Да и все события развивались как-то неправильно. Нет, спутники Энея были рады, что им наконец-то удалось увезти его от Дидоны. – Поэт помолчал и прибавил: – Но он все-таки еще раз встретился с нею. В подземном мире. Только Дидона от него отвернулась. Не пожелала говорить с ним.
Ну и правильно поступила, подумала я. Вся эта история казалась мне прямо-таки пронизанной невыносимой печалью, безумным стыдом и чудовищной несправедливостью. Мне было ужасно жаль их всех – и Креусу, и Дидону, и Энея. И я долго потом молчала, не в силах вымолвить ни слова.
– А теперь расскажи мне о чем-нибудь более приятном и веселом, – попросил меня поэт своим тихим красивым голосом. – Как ты, например, проводишь день?
– Ты же знаешь, как дочь хозяина дома проводит свои дни.
– Да, знаю. У меня была старшая сестра, там, в Мантуе. Но здесь-то не Мантуя, да и отец мой царем не был… – Я продолжала молчать, и он сказал: – По праздникам на обед к царю приглашают главных людей города, а также гостей из других городов Лация, а иногда и союзников из иных государств. И, разумеется, твоих женихов. Расскажи мне о них.
Но я по-прежнему молчала. Дождь кончился, и над головой вновь засияли звезды, их свет был виден даже сквозь темную листву окружавших нас густых деревьев.
– Я прихожу сюда, чтобы никого из них не видеть и даже не вспоминать о них, – сказала я наконец. – Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Ты даже о Турне не хочешь мне рассказать? А ведь он, по-моему, храбр и хорош собой. Или я не прав?
– Да, он храбр и хорош собой.
– Но все же не настолько, чтобы завоевать девичье сердце?
– Спроси об этом у моей матери, – отрезала я.
После этого он долго молчал. Потом спросил совсем иным тоном:
– Кто же в таком случае твои друзья, Лавиния?
– Сильвия. Маруна. Еще кое-кто из наших девушек. И некоторые старые женщины.
– Сильвия – это та, у которой есть ручной олень?
– Да. Мы с Маруной недавно его тут неподалеку видели. Он, как привязанный, шел за оленихой. Преследовал ее, как кобель суку. Такой здоровенный кобель с рогами! Очень смешно было смотреть.
– Влюбленные самцы всегда выглядят смешно, – сказал поэт. – Но ничего не могут с этим поделать.
– А откуда ты знаешь про оленя Сильвии?
– Он ко мне приходил.
– Ты, наверно, знаешь про все на свете?
– Нет. Я, к сожалению, знаю очень мало. И то, что, как мне казалось, я знал о тебе… то немногое, что я знал о тебе, – все это оказалось таким глупым, условным, недодуманным. Я, например, считал, что у тебя светлые волосы! Но в одной эпической поэме никак не может быть двух любовных линий. Иначе где же найти место для бесконечных войн и сражений? Да и потом, разве можно закончить историю свадьбой?
– Да уж, это скорей начало, а не конец истории, – согласилась я.
Мы оба задумались. Потом он пробормотал:
– Нет, все это никуда не годится! Я велю им ее сжечь.
Что бы он ни имел в виду, мне отчего-то очень не понравился его тон.
– Ты тоже хочешь смотреть, отплыв на своем корабле подальше, как на берегу горит огромный погребальный костер? – спросила я.